Книга Согдиана - Явдат Ильясов

Наконец Леопард оторвался от македонцев и помчался к видневшимся на западе песчаным дюнам. Рядом скакали Баро и пять уцелевших пенджикентцев. Гетайры потянулись по равнине следом, будто несметная волчья стая за выводком оленей. Они настигали беглецов. Баро круто осадил коня. Спантамано, видя это, остановился тоже. Наутакец схватил Спантамано за руку.

— Брат! — Глаза Баро выражали тоску. — Все равно всем не уйти. Я задержу юнанов. Спасайся… и прощай, Спантамано!

— Ты что? — крикнул Спантамано. — Умирать, так вместе.

— Нет! Тебе нельзя умирать. Беги! Ну, чего ты ждешь? — заорал он яростно. — Спасайся, я тебе говорю!

Он выдернул нож и воткнул его в круп Спантоманового коня. Скакун всхрапнул, взвился на дыбы и распластался в беге неуловимой черной птицей. Ветер засвистел в ушах Спантамано, как полая сарматская стрела. Согдиец попытался остановить коня, он едва удержался в седле. Скакун замедлил свой стремительный бег только на гряде холмов, когда выбился из сил. Спантамано оглянулся и увидел македонцев, столпившихся на одном месте подобно стервятникам над тушей павшего верблюда.

— Прощай, Баро, — горестно прошептал Спантамано. — Вот и ты покинул меня…

За спиной Леопарда послышались голоса. Он быстро обернулся и увидел трех горцев со скалы "Луны и Солнца". Они стояли на холме и глядели на потомка Сиавахша.

В далекой наутаке, в темной, закопченной хижине, Мандана думала о муже.

Она прижимала узкую ладонь к животу и со слезами на глазах слушала упорные, настойчивые, сильные толчки зародившегося в ней живого существа. И образ Баро сливался в ее воображении с образом того, кто должен был скоро появиться на свет. Нет, не подрублен корень рода Ману. Не иссяк источник жизни. Пусть нет молока у Манданы — сына Баро вскормит народ. Богиня Анахита победила.

ГОЛОВА СПАНТАМАНО

На скакуне судьбы скакал я без седла.

Закрыл глаза на миг, открыл — а жизнь прошла.

Я цели не достиг. Вокруг сгустилась мгла,

А цель — она вдали высокая скала.

Дойти мне до нее уже не суждено.

Труды, «Мухаммасы»

Тигран, сидя на своем верблюде, возвышается над толпой истерзанных согдийцев и бактрийцев, сбившихся в кучу на дне сухого оврага. Половина их тяжело ранена; они зажимаю кровоточащие раны, стонут и ругаются. Других безобразят глубокие порезы, царапины и синяки. Ни у кого не осталось целой одежды: кафтаны, халаты, плащи и хитоны изодраны, разорваны, исполосованы вдоль и поперек. Разбитые врагами — македонцами и ограбленные «друзьями» массагетами, эти люди представляют скорбное зрелище.

— О несчастные! — Тигран воздевает кверху загорелые руки. — Каким разбойником оказался этот Спантамано! Кто бы подумал? А еще потомок Сиавахша…

Он цокает языком и сокрушенно качает головой. Слова "потомка Сирдона" воспринимаются по-разному: одни их просто не слышат, другие настораживаются, но молчат; кто-то злобно бросает:

— Не болтай о Спантамано! Обоз грабил массагет Дейока.

— Вай-вай! — огорченно восклицает Тигран. — А кто такой Дейока? Друг Спантамано. Они с прошлого года не разлучаются. Куда Спантамано — туда Дейока, куда Дейока — туда Спантамано. Разве это не правда?

Люди растерянно переглядываются. Конечно, правда. Так оно и есть Спантамано и Дейока всегда вместе.

— И вы думаете, — быстро продолжает посланец Оробы, — что Дейока без ведома Спантамано ограбил ваш обоз? О несчастные! Что вы для Спантамано? Он забыл про Согдиану и сделался массагетом. Один массагет ему дороже тысячи согдийцев. Разве иначе он путался бы со всеми этими дахами, саками и прочими бродягами Красных и Черных Песков?

Ядовитые слова падают на почву оскорбленных душ, подобно отравленным семенам; прорастает в униженных сердцах корявой, разлапистой, желтой колючкой злая обида.

— Мне жалко вас, — вздыхает Тигран. — Куда вы теперь денетесь?

— Уйдем к массагетам.

— Вай!.. Разве можно?

— А почему нет?

— Вы в своем уме? Уйти к этим разбойникам!.. Тот, кто сегодня украл ваше имущество, завтра схватит вас самих и продаст хорезмийским купцам.

Молчание. Потом голос:

— Обойдемся без массагетов. Пустыня велика, и нам хватит в ней места.

— Вах!.. Какой глупый народ эти бактрийцы! А что вы будете есть? У вас нет ни овец, ни верблюдов, ни мотыг, чтобы рыть колодцы. Вы съедите своих коней, а потом умрете от голода и жажды.

Опять молчание. И снова голос:

— Тогда мы вернемся домой.

— Домой? Ай-яй-яй… А юнаны? Они не станут вас целовать за то, что вы сражались против них на стороне Спантамано.

Взрыв голосов:

— Так что же нам делать, мудрый человек? Неужели нет никакого выхода?

Теперь молчит Тигран. Молчит долго, потом вкрадчиво говорит:

— Выход есть. Идите, сдайтесь Искендеру по доброй воле. Он простит, если покаетесь в заблуждениях. Иначе пропадете.

Согдийцы и бактрийцы совещаются, ругаются, спорят.

Тут из толпы выходит худой, бледный человек в пестрых чужеземных шароварах. Это Датафарн. Как он изменился! От него осталась тень прежнего Датафарна. Он с ненавистью глядит на Тиграна.

— Люди, не слушайте его! Разве вы не видите, что он предатель? Он послан врагами, чтобы обмануть вас и разлучить со Спантамано. Не ходите к Искендеру. Найдите Леопарда. Надо бороться до конца!

Воины настораживаются. Тигран обеспокоен.

— Перс! — бросает он злобно. — Зачем ты вмешиваешься в чужие дела? Не доверяйте ему, братья. Кто из вас слышал, чтобы перс желал добра согдийцам и бактрийцам? Он хочет навлечь на вас гнев Искендера, он хочет отомстить за своего друга Бесса. Вяжите его. Выдайте его Зулькарнейну, и царь царей окажет вам снисхождение.

Люди колеблются, кто-то кричит:

— Потомок Сирдона прав! Хватайте перса!

Датафарну выворачивают руки. Изо рта перса течет кровь.

— Ты поедешь с нами, потомок Сирдона? — спрашивают Тиграна.

— Я? — Тигран удивленно таращит глаза. — Для чего? На что мне Согдиана? И на что мне Искендер? Мой путь лежит в Хорезм.

— Ты один, без хлеба и воды хочешь добраться до Хорезма?

— Почему один? Со мной мой двугорбый и четвероногий друг. А хлеб и воду я заработаю по пути веселой песней.

— Ну тебе видней. Прощай, добрый человек.

— Прощайте!

Бактрийцы и согдийцы вылезают из оврага, садятся на коней и оправляются к Баге. Удовлетворенный Тигран долго смотрит им вслед, потом поворачивает верблюда и едет в другую сторону. Вечером он появляется на стоянке дахов, саков, массагетов, уцелевших после вчерашней битвы. Они удручены — убито восемьсот их собратьев; по лагерю разносятся протяжные тоскливые причитания. При виде "потомка Сирдона" людям становится немного легче.