Книга Усобники - Борис Тумасов

С конца зимы московский князь начал готовить подарки хану и его окружению, дабы хан Тохта не принял сторону брата Андрея. Не заручится великий князь поддержкой Орды — не пойдет на Москву, Москва же заодно с Тверью противостоят великому князю.

Дворский проверял пушнину, его цепкие глаза не пропускали ни малейшего повреждения шкурки: упаси бог, узрит хан порчу меха, взъярится и окажет князю немилость.

Меха укладывали в берестяные короба, а в ларцы из липы — украшения из золота и камня, серебра и эмали…

Ближе к весне собралась в княжеской гриднице старшая дружина, расселась за длинным дубовым столом на лавках, обитых темным бархатом. Даниил восседал в торце стола на высоком кресле. Повел из-под нависших бровей очами, сказал голосом глухим, покашливая:

Всем вам ведомо: посылаю я сына моего Юрия в Орду челом бить великому хану Тохте. Брат мой Андрей обиды нам чинит, княжество Московское, сиротское, и то мыслит урезать.

Алчность великого князя Андрея нам ведома, — разом зашумели бояре,

Тут Селюта, улучив момент, когда бояре унялись, вставил:

Орда дары любит, а московская скотница скудная.

Даниил нахмурился:

Наскребем. А для хана святыню передам, чем отец мой гордился, — меч ярла Биргера. Его Александр Ярославич в бою с варягами обрел.

Невский мечом тем дорожил, — вставил Стодол, — то память о его первой большой победе.

Тогда он Новгород отстоял. И хоть дорог нам меч, но не поскуплюсь, дабы княжество Московское упрочить.

* * *

Весна настала ранняя, со звонкой капелью, с шорохом падавшего с крыши снега. С грохотом срывались со стрельниц снежные пласты. Снег стаивал, пар поднимался от мостовых, а по канавам и рытвинам уже пробивались первые ручейки. Дружно оголялись лоскуты озими, все чаще выходили в поле смерды, готовились к посеву яровых, в лесу остро запахло прелью, и с раннего утра весело пели птицы, порхали суетливо. Весна брала свое.

За утренней трапезой Даниил сказал Юрию:

Скоро, сыне, просохнут дороги и ты тронешься в путь.

Юрий только голову склонил в знак покорного согласия.

Его одутловатое лицо с едва пробившейся русой бородкой было непроницаемо. Он принимал поручение отца как должное, был готов к нему, но внутренний холодок нет-нет да и

проникал в душу. Эта его первая поездка в Орду бог знает, чем закончится: ну как подвернется он хану, когда тот не в духе, либо кто-нибудь из ханских ближних наплетет чего-то на Юрия…

Сидевший рядом с Юрием Иван помалкивал. В Орду ехать не ближний свет. Пока до Сарая доберешься, не одна опасность в пути подстережет. Каждый удельный хан мнит себя потомком если не Чингиса, то Батыя или Берке и норовит свою власть показать. А то и половецкий хан, который давно уже потерял свое ханство и ходит в псах у хана Золотой Орды, норовит укусить. А уж сколько пакостей накатывается на того князя, кто до Сарая добирается…

Посмотрел Иван на Юрия, пожалел брата, но с отцом согласен: Орды не минуешь, по-иному Москве не устоять и земель не прирезать. Эвон, на великого князя Андрея отец замахнулся, а тот в Сарай дорогу накатал, подарками всех улещивает…

Князь Даниил будто прочитал думы меньшего сына:

Вам, Данииловичи, завещаю я и после моей смерти княжество наше крепить. Чую, настанет час, и Москве стол великий достанется. Я начало тому положу, а вы продолжите. Да зла друг на друга не держите, козни друг другу не творите; одно дело вершите, то, что имеете, приумножайте, где умом раскидывайте, где сети хитрые плетите, а коли силу почувствуете, и ею не гнушайтесь.

Иван согласно кивал, а Юрий был недвижим. Мысленно он далеко, в Сарае. Пуще всего опасается Юрий ханского гнева. Тогда кто спасет его? Юрию так хочется еще пожить, сесть князем после отца, власть познать.

А власть сладка, и бремя се Юрию пока неведомо. Оно тяжко и таит опасности, но Юрий о том не думает.

Он вздрогнул от отцовского голоса, обращенного к нему:

На той неделе проводим тебя, сыне. Земля просохнет, степь оживет, в первую траву оденется, кони веселей пойдут. Бог даст, удачи тебе, сынок. Помни, не для себя, труды твои — для княжества нашего. Не дадим неверному князю Андрею, аки волку ненасытному, терзать Москву.

Даниил помолчал. Потом заговорил снова:

Я же, дети мои, к Михайле Ярославичу Тверскому отправлюсь. Рядиться с ним буду, дабы заодно стоять против великого князя. Покуда не ворочусь, Москву на тебя, Иван, да на боярина Стодола оставлю…

Иван провожал брата. Они ехали круп в круп.

Осенью встречу тебя, Юрий.

Не явился бы в Орду князь Андрей и хулы на меня не возвел. Его и кровь родная не остановит.

Иван придержал коня:

Попрощаемся, брат.

Они обнялись. Иван въехал на взгорочек, смотрел, как удаляется старший брат, а за ним десяток гридней. Следом тянулось несколько груженых телег.

Долго глядел вслед малому поезду княжич Иван, и, лишь когда отъезжающие скрылись за лесным поворотом, он покинул взгорок и не торопясь направился к Москве.

* * *

Позабавил боярин Ерема великого князя, рассказав, что Даниил шлет в Орду княжича Юрия. Андрей Александрович смеялся, бороду поглаживал:

Тьма братцу моему очи застила, коль не видит, что племянник-то мой, Юрий, еще в разум не вошел, а ему велено посольство править. Да и Тохта, поди, не допустит его к себе. И что Даниил пошлет в Сарай, коли у Москвы в скотнице одни тараканы?

Ерема соглашался, подхихикивал:

А что, великий князь Андрей Александрович, нонешним летом мы без ордынцев обойдемся?

Поглядим, боярин, чего еще братец Даниил вытворит…

В тот день князь Андрей поведал княгине Анастасии о том,

о чем рассказал боярин Ерема. Та обрадовалась: может, услы-

шал Бог ее молитву и не покинет Любомир город Владимир. А вслух великая княгиня поддержала:

Молод Юрий, чтоб тебе, Андрей Александрович, в Орде противостоять. Ты, чай, у хана Тохты в чести.

Верно, княгишошка, голубица моя.

Поморщилась Анастасия. Голубицей зовет ее и Любомир,

то ей сладко, но слышать такое от постылого князя!

Не голубица я, великий князь, не зови меня этим именем. Голубица голубят высиживает, мне же этого не дано.

Насупил кустистые брови князь Андрей: больно, ох как больно ударила его Анастасия! Ой ли, она ль виновата, кто ведает, отчего нет у Анастасии детей? Обнял ее, но княгиня отступила.

Будто чужд я тебе? — сказал князь с горечью.

В ответ ни слова,

Ох, Анастасия, кабы не любил тебя…

Анастасия насмешливо обронила: