Книга Удар змеи - Александр Прозоров

Тридцать первого января вышли к городу передовые русские полки, восьмого февраля собранная в кулак осадная артиллерия с дистанции всего в двести сажен дала первые залпы. Уже на следующий день стены начали рушиться, и из Полоцка в русский лагерь побежали безоружные горожане.

Издалека, от стрелецкого лагеря, казалось, что обезумевшие от огня мещане просто пытаются спасти свои жизни. Но к вечеру доползли слухи, что полочане спешат присягнуть русскому царю на верность и всячески выказывают искреннюю преданность. Так, они даже выдали освободителям тайные схроны с хлебом, солониной, сушеным мясом и оружием, устроенные поляками на случай, если близкий к порубежью Полоцк придется освобождать от осады. Готовили для своих войск — а достался весь припас русским. Один из таких тайников оказался аккурат у дороги на Вильно, и все оставшееся время войны стрельцы досыта набивали брюхо за счет запасливого короля Сигизмунда.

Двенадцатого февраля пожары в городе выдохлись, и боярские дети под рукой боярина Ивана Шереметева вошли в город. Вслед за ними пушкари князя Репнина потащили свои орудия. Что там происходило — Андрей не знал. У Зверева было свое место на поле боя… Больше всего напоминавшее зимний пикник.

В Полоцке же, как выяснилось вечером, были погибшие, раненые и даже самого боярина Шереметева «погладило ядром по уху», как выразился Афанасий Вяземский, ежедневно объезжавший весь лагерь, от полка к полку. После короткой стычки ляхи отступили в Верхний замок. Тринадцатого февраля русские пушкари расставили вокруг него свои пищали и тюфяки и начали обстрел. Пятнадцатого стали рассыпаться стены внутренней крепости. И поляки сдались… На седьмой день после начала штурма — если таковым считать пушечный обстрел — город Полоцк стал русским.

Со следующего дня царские войска, разворачиваясь в длинную-длинную гусеницу обозов и конницы, начали втягиваться на Невельскую дорогу. Сперва ополчение, что держало восточную часть осады, затем северные полки, потом южные. Следом тронулись охраняемые татарами пушечные обозы. Учитывая огромный размер армии, уход должен был растянуться на несколько дней. Стрельцам же, прикрывавшим самое опасное направление, судьба была уходить последними.

В городе уже вовсю стучали топоры, из окрестных лесов туда подвозили бревна. Крепость торопливо ремонтировалась, дабы сумела, если возникнет такая опасность, отразить штурм схизматиков. Царь, желая пребывать в центре событий, оставался в своем шатре. Ждал, когда закончится ремонт, да не придут ли поляки. Мало ли, войска придется назад разворачивать? Кто, кроме правителя, сможет отдать такой приказ?

Сюда, в шатер, боярин Вяземский и вызвал царским именем Зверева на пятый день после победы.

Внутри палатки из дорогого атласа было весьма прохладно, несмотря на два полога, что отделяли внутренние покои от наружных стен, топящуюся печь и сразу три жаровни с углями. Кроме государя, здесь сидели князь Репнин, боярин Иван Очин, служивший в Разбойном приказе у Кошкина и пару раз бывавший на общих братчинах, князь Данила Юрьев-Захарьин, один из дальних родичей того же Кошкина. По другую сторону покоев, на отдельной скамье, сгорбился незнакомый дворянин. Давно не бритое лицо разбито в кровь, длинные волосы свалялись в колтун. Судя по ватным плюдерхозам[24]и стеганому поддоспешнику с шитьем — знатный пленник.

— День добрый тебе, Андрей Васильевич, — жестом пригласил войти Иоанн. — Сей храбрый муж носит звание воеводы Полоцка, именем Станислав Довойне. Сделай милость, боярин, повтори для князя Сакульского то, что нам с боярами намедни поведал.

Поляк прокашлялся, выпрямился на скамье:

— Король наш мудрый, Сигизмунд Август, многие известия получал о том, что русская рать намерена сей зимой супротив Крыма кампанию крупную учинить, и потому за рубежи восточные Речи Посполитой нам беспокоиться ни к чему. В том его не раз клятвенно уверяли бояре русские Михайло Петрович Репнин и Юрий Иванович Кашин, да князь Курбский Андрей. Посему король ополчение не созывал и к войне не готовился. Лишь по сей причине удалось вам взять нашу твердыню и отпора достойного от войска польского не получить.

— Благодарю, боярин. Сражался ты храбро, и воины твои доблесть немалую выказали. Мне, Станислав, столь храбрые и честные ратники зело потребны. Последний раз спрашиваю: согласен ли ко мне на службу пойти и саблю свою в верности поцеловать?

— Нет, русский царь, — покачал головой пленник. — Я своим словом на верность королю польскому присягнул и другого слова не имею.

— Что же, быть по сему! — решил Иоанн. — Коли так, то сабля твоя у меня трофеем останется. Ты же в знак уважения храбрости твоей в дар получишь шубу с моего плеча и доброго коня. Сим отпускаю я весь полон польский в родные земли, шубой же и конем не токмо тебя, но и всех воинов твоих жалую. Ступай, боярин. Передай своему королю, что город сей отныне русским зваться будет, я же мечом своим звание короля Полоцкого себе добыл.

Поляк вскинул голову, слушая Иоанна. Встал, приложил руку к груди, поклонился:

— Счастливы люди, служащие такому, как ты, рыцарственному повелителю. Благодарю тебя за милость от имени своего и всех соратников своих. Прощай.

Правитель всея Руси дождался, пока пленник выйдет из шатра, после чего повернул голову к Андрею:

— Показалось мне, княже, обиду ты на меня держишь за то, что после всех стараний твоих рати русские не пошли головушки крымские с плеч снимать. Посему и захотелось мне, чтобы ты воеводу польского выслушал. Как видишь, не зря силы твои потрачены оказались. Старанием своим изменникам тайным ты доказать сумел, что силы и помыслы наши на юг направлены. Мы же свой меч обрушили в месте нежданном. У стратигов римских сей прием хитрый «ударом змеи» нарекается. В одно место указать, в другое ударить. Прост прием, да полезен. Сам помысли, сколько жизней, сколько крови христианской ты старанием своим уберег. Кабы не ты, сила нас здесь встретила бы преизрядная. Битва вышла бы долгой и страшной, итог же страданий людских был бы неизвестен. Что скажешь, Андрей Васильевич? Понял ли ты замысел мой и не держишь ли более на меня зла?

Зверев прикрыл глаза, борясь с пульсирующей в голове болью. Государь, несомненно, был прав. Его план «удара змеи» оказался превосходен. Он сберег тысячи жизней, пожертвовав всего одной. Андрею не очень понравилось лишь то, что эта единственная малая жертва оказалась как раз его собственной жизнью.

— Теперь-то ты посадишь князя Курбского и его подельников на кол, государь? Уж теперь-то совершенно ясно, что они предатели!

— Сразу на кол, — хмыкнул Иоанн. — Однако ты жесток, Андрей Васильевич. Но можно ли судить соратника и друга своего, доверяясь словам врага? Враг с радостью оклевещет именно лучших и достойнейших сынов русских. Опять же воевода полоцкий сам писем не видел, лишь слышал о них из уст королевских. Нет, княже, нельзя вершить судьбу человеческую на основаниях столь шатких. Донос же о планах наших, мыслю, от Бориски Хлызнев-Колычева исходит. Сей недостойный сын бежал о прошлом годе на польскую сторону. К тайнам многим он был допущен и донести мог. И донес, как же иначе! Иначе бы и не сбежал, сучий пес!