Книга Исчезновение - Жорж Перек

– Я понял, прошептал Амори, бледнея, я понял, что произошло: ты взял себе имя Трифиодорус, надел белый рабочий халат, как бродяга, и оставил Хэйга Аугустусу, Антона Вуаля…

– Да. Ты понял, однако, еще не все узнал. Слушай!

Хассан Ибн Аббу также был моим сыном. Его я пристроил первым – и случилось это уже в Агадире.

Поставив самолет в ангар, я, чтобы обеспечить дальнейшую безопасность детей, прижег с помощью крипто-коагулирующего троакара тот слабый, но уже вполне различимый знак, который украшал правое предплечье каждого, знак, свидетельствующий о принадлежности несчастных младенцев к проклятому клану.

Тогда, ища наугад, следуя песне:

Ам страм грам

Пик или Пик или Колиграм

Бур или Бур или Ратарам

Ам страм грам,[402]—

я взял наугад одного из шести малышей и тайно проник вместе с ним в городской роддом. Была ночь. Мне с большим трудом удалось разглядеть в темноте женщину, младенец которой был при смерти. Ей, похоже, также становилось все хуже. Воспользовавшись тампоном, обработанным раствором хлороформа, я приблизил фатальное для матери мгновение, переложил ее ребенка в пустую кроватку, а на его месте оказался мой малыш.

Уходя, я написал ни листочке бумаги арабское имя Ибн Аббу, которое и носил с того дня мой сын. Затем я занялся пятью остальными. Ты уже понял, что Хэй-га я определил Аугустусу; Антона подбросил в Дублине в кровать леди Антрим, жене лорда Горацио Вуаля, ирландского табачного магната.

Он производил табак для сигарет «Данхилл», используя сырье из Латакии и Вирджинии[403]в пропорции, известной лишь ему одному, поскольку вкус знаменитого сорта достигался не только качественными составляющими, но и строго определенным их количеством. Это был табак «Балкан Собранный», сорт с мировым именем, который позже другой табачный магнат, Давидофф, назовет эталоном.

Увы! Спустя три года лорд Горацио Вуаль, скача верхом на слишком резвом жеребце, упал наземь, получил сильное сотрясение мозга и вскоре скончался. Прежде чем испустить последний вздох, он успел прошептать своему помощнику необходимые пропорции, никому, кроме него не известные, использовавшиеся при производстве знаменитого табака, однако данный рецепт не помог впоследствии ни одному из тех, кто пытался воспользоваться им, достичь желаемого результата: табак уже не имел прежних чистоты и тонкости; вот почему славный сорт «Балкан Собранный» сегодня практически исчез и вместо него стали использовать далеко не совершенный «Скадрон фор»; табак этот, произведенный из латакийских сортов, совершенно посредственных, из вирджинских сортов, далеко не самых лучших, не впитавших при созревании лазурного неба Эрлингтона, Фарфакса, Ричмонда, Портсмута, Четхэма или Норфолка, табак этот на вкус несравнимо хуже.

Таким образом, теперь ты знаешь, как были усыновлены трое из шести, но тебе совершенно не известна судьба троих оставшихся.

Я принял решение, что сам воспитаю двоих мальчиков. Следовательно, мне оставалось найти приют лишь для одного ребенка – It was not a boy, but a girl,[404]– и я поехал в Давос…

– В Давос? – оживился Амори.

– Да, в Давос. Ты узнаешь, в свою очередь, почему я позже понял, что нет и быть не может спасения, что нас всегда будет преследовать Проклятье отца. Ибо – злая судьба! – в Давосе я выбрал для совершения задуманного санаторий.

– Санаторий?! – воскликнул Амори.

– Да, санаторий, – произнес я тоном, более тяжелым, чем звон колокола, чем гудение шмеля, тоном, которым Гримо (не сыщик, а необщительный слуга Атоса) рассказал д'Артаньяну, Портосу, Атосу и Арамису, что он видел, как Мордаунт зарезал Сансона, который двадцатью годами раньше укоротил миледи, его мать, на доске для рубки мяса.[405]– Я проник туда ночью, прошел наугад по слабо освещенному коридору, затем взглянул в дверной глазок и увидел в комнате кровать, на которой стонала…

– Анастасия! – жалобно прошептал Амори.

– Да, Анастасия, звезда кино Анастасия; легкие ее были более чем на три четверти поражены туберкулезом – как еще могла она дышать! Так вот, она родила крошку, более неказистую, чем вошь, которая должна была вот-вот умереть, и обстоятельство это позволило мне впоследствии не изводить себя муками раскаяния, ибо бедное создание отправилось в рай, в то время как моей девочке представилась возможность оказаться в освободившейся кровати!

– Что?! – воскликнул Амори. – Так значит, Ольга была замужем за родным братом?

– И любовник ее был родным братом!

– Это рок, – прошептал Амори, затем после долгой паузы тихо спросил: – Но что случилось с теми двумя, что остались с тобой?

– Лет пять все шло не так уж плохо. Но однажды – мы жили тогда в Аяччо, – я гулял с ними в парке, расположенном в предместье, неподалеку от леса, и, ничего не опасаясь, зашел в бар выпить ананасного соку; утоляя жажду, я не спеша наслаждался прохладным напитком, как вдруг услышал ужасный крик.

Я выбежал из бара. Среди посетителей парка, в основном детей с родителями и нянями, царила паника; всполошились и смотрители. Произошло небывалое – мне рассказывали о случившемся со слезами, стонами, криками, комкая платки.

Люди видели, как из леса вышел мужчина, высокого роста, худой, в головном уборе, похожем на двурогую пилотку, подобную той, что носили во французской армии; он насвистывал на тростниковой дудке[406]какой-то приятный мотивчик.

Ребятишки, в том числе и мои сыновья, обступили музыканта и гурьбой последовали за ним. Он завел их в глубь леса. Спустя какое-то время люди в парке встревожились и отправились искать ушедших за мужчиной детей. Обыскали весь лес. Все кусты облазили. Расспрашивали всюду: не видел ли кто их детей? Но все тщетно. Говорили о бандитах, разбойниках, бродягах, скрывающихся в лесу, о похитителях детей, желающих получить выкуп, однако никто не осмеливался зайти в лес поглубже.

Поверив мнению большинства, я решил вначале, что это просто совпадение, что не было в Проклятье, поразившем посетителей парка, отняв у них невинных детей, прямой связи с Возмездием, которое преследовало наш род.

Однако спустя три дня я узнал из одной газеты, что твой старший сын Эньян, которому было тогда двадцать лет (он учился в Германии в Ульме, и ему предрекали блестящее будущее в Национальном центре научных исследований, где, несмотря на его молодость, ему предлагали занять любую вакансию), – так вот, я узнал, что Эньян принимал участие в симпозиуме, который организовывал фонд Марсьяля Кантреля и на котором, к великому моему удивлению, председателем был избран мой ученый наставник лорд Гэдсби В.Райт, и что Эньян исчез.