Книга Судный день - Курт Ауст

Густаф Тённесен поджал губы, так что рот превратился в тонкую прямую линию на грубом лице. Он явно не собирался больше ничего рассказывать.

Томас повернулся ко мне:

– Что именно Тённесен нес на плече сегодня вечером? На что это было похоже?

– Точно сказать нельзя, но похоже на толстую трость, – ответил я, пытаясь воскресить это в памяти.

“Плотник” медленно поднял голову и злобно посмотрел на меня. Томас это заметил и счел мою догадку верной.

– Почему ты разгуливал вечером с тростью, а, Тённесен?

Лицо его стало вовсе непроницаемым, хотя, казалось, это уже невозможно. Тем не менее в его злобных глазках мне почудился торжествующий блеск. Томас легонько хлопнул ладонями по столу и поднялся.

– Итак, мне придется попросить Альберта запереть тебя на ночь в каретном сарае. Возможно, там будет прохладно, но не исключено, что холод заставит тебя задуматься. Ты, Густаф Тённесен, и сам наверняка понимаешь, что я не могу отпустить тебя, учитывая, сколько против тебя улик.

– Это каких же?! – взвился Тённесен. – И если этого треклятого графа убил я, то где доказательства?! Да я, к дьяволу… – он вдруг осекся, взял себя в руки и шумно опустился на стул, – я… завтра… завтра я обо всем расскажу профессору. Но сперва я… мне нужно кое с кем поговорить, – тихо сказал он, не поднимая глаз. Я почти не расслышал его. – Вы, профессор, знаете с кем…

Томас долго теребил пуговицу на жилетке, а затем поднялся, подошел к окну и начал вглядываться в разыгравшуюся за окном ночную бурю.

– Да, – отозвался он наконец, – завтра ты мне обо всем расскажешь.

Глава 30

На улице началась метель. Снежинки больно впивались в лицо. Томас не спешил поведать мне, о чем ему успел рассказать Тённесен, когда я ходил за книгой. Пока мы, ссутулившись, шагали к конюшне, профессор не ответил ни на один из мучивших меня вопросов и не объяснил, зачем ему понадобилась та книга. Я даже не знал, сравнил ли он расписку и письмо.

Томас уже потянулся к двери, как я вдруг вспомнил предупреждение Альберта и тронул профессора за руку. Я подошел к окну, под которым стояла лежанка Альберта, громко постучал, пытаясь заглушить завывание бури, и вернулся к двери. Конюх быстро впустил нас внутрь, мы стряхнули со шляп и плащей снег, и я тут же уселся на лежанку, поближе к огню.

Профессор поинтересовался самочувствием Альберта, и тот ответил, что здоров как бык, хотя темные круги у него под глазами не говорили об этом. Кивнув, Томас посмотрел на Бигги – та соорудила себе лежанку из сена, взяв вместо простыни мешок из-под муки, а вместо одеяла – грязное темное пальто, которое надевала, когда играла роль нищенки. Она, видимо, спала, но сейчас проснулась и села.

– Ты хотела со мной поговорить, – сказал Томас.

– Да, – ответила Бигги. Прикрыв рот ладонью, она зевнула и потянулась, так что суставы затрещали, – да, мне нужно кое-что сказать вам.

Она встала и вышла на улицу, но вскоре вернулась. На лицо ее налип снег.

– Ох, как же хорошо! – Она провела руками по лицу, стряхнула с пальцев капли воды и вновь опустилась на сено. – Петтер, наверное, испугался, когда пришел сюда сегодня вечером. – Она улыбнулась мне, но в ее улыбке не было злобы или насмешки.

Я робко кивнул. Она и впрямь напугала меня – я не мог решить, как к ней следует относиться и что же я видел на самом деле. Она перевела взгляд на Томаса. Тот сидел на табуретке, а Альберт пристроился рядом со мной на лежанке. Вытащив фидибус, он зажег коптилку возле очага, и я задул фонарь.

– Возможно, профессора это тоже немного испугает, – нерешительно проговорила Бигги, склонив голову. Откуда-то из-за матраса она вытащила большой полотняный мешок, открыла его и достала тот самый бубен, который я видел до этого. – Этот бубен, – начала она, подняв его так, чтобы мы разглядели рисунки на коже, – нужен мне, чтобы вызывать человеческих и звериных богов и духов.

Профессор молча ждал продолжения.

– Я задаю вопросы, а они помогают мне отыскать на них ответ. Я всегда так поступаю, если нужно принять важное решение. Тогда мою судьбу определяет этот бубен.

Мне стало любопытно, какой вопрос она задала духам сегодня вечером, но спросить я не осмелился.

– Сегодня я получила ясный и четкий ответ, – она радостно улыбнулась, а потом вновь стала серьезной, – но бубен будто хотел мне сообщить что-то еще. То есть духи-помощники хотели. Мне нужно было лишь правильно задать им вопрос. И я задала его. – Ликование в голосе сменилось глубокой печалью.

Она провела пальцем по коже бубна, погладила нарисованные фигурки – я подумал вдруг, что она – точь-в-точь пастор Якоб со своей Библией… Она подняла взгляд, и я заметил, что она напугана.

– Я узнала, что произойдет завтра.

Томас громко вздохнул, и наши взгляды обратились к нему.

– Только не надо предсказаний о Судном дне! – пробормотал он, обращаясь, скорее, к самому себе. Недоверчиво посмотрев на Бигги, он спросил: – Почему ты веришь, что эти твои духи-помощники говорят правду?

Помолчав, Бигги ответила вопросом на вопрос.

– Профессору известно, кто такие нойды? – неторопливо проговорила она. Томас медленно покачал головой. – Неизвестно… ну… – она задумчиво потерла кончик носа и уставилась в огонь. Альберт поворошил угли и подбросил пару поленьев. – А знаете ли вы что-нибудь о моем народе, саамах?

– Очень немногое, – Томас пожал плечами, – так мало, что можно считать – ничего не знаю.

– Хм… – Бигги кивнула и прикрыла глаза. Она долго сидела молча, спокойно и безмятежно, хотя мы трое с нетерпением ждали ее рассказа. Ее умиротворение передалось мне, и я тоже успокоился. – Прислушайтесь к ветру, – тихо сказала она, не открывая глаз, – в такую же ночь на землю пришла буря. Старики говорят, что подобной бури не бывало ни прежде, ни с той поры. В ту ночь я появилась на свет. Дул такой сильный ветер, что большую гору неподалеку от нашего дома сдвинуло ближе к дому. Так сказал мой дед, – она открыла глаза, – мой дед, отец моей матери, был великим нойдом. Наверное, вы назвали бы его колдуном, хотя он не умел колдовать. Вы могли бы назвать его и священником, однако за всю свою жизнь он не прочел ни одной проповеди. Он исцелял людей, спасал умирающих от ямби аймо… – Она умолкла, подбирая слова, и нетерпеливо махнула рукой. – Датский язык бедный! – сердито воскликнула она. – Он выводил людей из… другого места… места мертвых… царства мертвых? Ну да, пусть будет царство мертвых… – Она постучала пальцем по очерченному сбоку на коже полукругу.

Я вспомнил, что именно на этот полукруг прежде падало кольцо.

– Это ямби аймо, царство мертвых, – пояснила Бигги.

Я постарался запомнить рисунок на бубне, а позже зарисовал его на бумаге и подписал по памяти названия.

– Дед был целителем, вроде доктора, почти как профессор. Он был великим нойдом – все боялись и уважали его. Дед дал мне имя Дан Тья Бьеккай ну-Ахте Ваарри Сирдасуваи, что означает “ночь, когда ветер сдвинул гору”. Дед сказал, что та буря была знамением от нойдегадзе, духов, которые выбирают среди людей тех, кому суждено стать нойдом. Это был знак, что меня нужно обучить умениям нойд. Среди саамов нечасто встретишь женщину-нойду, однако в нашем роду такие рождались с перерывом в несколько поколений. Мне сказали, что в нас есть особый дар нойд. С детства меня учили премудростям нойд, я узнала о целебной силе трав, научилась говорить с божествами и нойдесвоеньи – то есть животными-помощниками… – Бигги взглянула на Томаса, но тот бесстрастно слушал ее рассказ. – Когда я подросла, то узнала, как спрашивать у этих богов совета, научилась видеть вещие сны и стала бывать в… ином мире, – на лице у нее мелькнуло сердитое выражение, но тут же исчезло, словно она отогнала гнев. Спокойно вздохнув, она по очереди оглядела нас. – Не буду утомлять вас подробностями, вы все равно не поймете…