Книга Орден Последней Надежды. Книга 1. Послушник - Андрей Родионов

– Что случилось? – хочу спросить я, но тут на затылок мягко обрушивается тяжелый удар.

На секунду ухитряюсь вынырнуть из опустившегося красного тумана, перед самым лицом топчутся чьи-то сапоги. В далекой вышине гремит чей-то испуганный голос, новый удар отбрасывает меня назад, в забытье.

Следующий день прошел в столь неприятных забавах, что и вспоминать не хочется! Начать надо с того, что я очнулся посреди густого леса. Я недоуменно звякнул цепями, которые намертво приковали тело к необъятной ширины дереву, бросил по сторонам затравленный взгляд. Стоявше кругом столетние дубы образовали небольшую поляну метров тридцати в диаметре.

Напротив меня, в самом центре круга, высился гигантский каменный идол, у подножия скульптуры празднично пылал жаркий костер. Мощное тело вздулось клубками мышц, в толстых руках зажаты копье и секира. У идола сразу три головы: смеющегося ребенка с гладкими щеками, оскалившего зубы свирепого воина и старца с нахмуренными бровями, иссеченным глубокими морщинами лицом.

Я помотал головой, стараясь изгнать из ушей надоедливый тонкий звон, но вскоре обнаружил его источник: метрах в трех от меня, на высоком, украшенном разноцветными ленточками шесте висел волчий череп с пылающими глазами, один – пронзительно-синий, второй – угрожающе-алый. От неожиданности я невольно сглотнул, крепко зажмурился. Тут же взял себя в руки, с вызовом глянул на ожившую чертовщину.

Чего только не почудится после удара по голове! Я с облегчением перевел дыхание, оглядел шумную диковину с нескрываемым интересом: в правой глазнице отблеском пылающих городов сиял громадный рубин, в левой замороженным куском весеннего неба сверкал исполинский сапфир. Раньше я думал, что подобного размера булыжники водятся только в королевских коронах; верно говорят, будто путешествия изрядно расширяют кругозор.

С трудом оторвавшись от невообразимо дорогих камней, какие, в сущности, всего лишь обычные кристаллы, я перевел взгляд на столпившихся у костра людей. Нечасто в наше просвещенное время можно встретить летом столько людей, с ног до головы закутанных в волчьи и медвежьи шкуры. Заметив, что я пришел в себя, все немедленно замолчали, вперед выступил высокий широкоплечий молодец в накинутой на плечи медвежьей шкуре. Морда животного, как некий капюшон, надета на голову, отчего я испытал странное ощущение, неприятное и волнующее.

– Лоа! – уверенно воскликнул человек-медведь, торжествующе потряс в воздухе искусно вырезанным каменным жезлом. Из толпы оратора поддержали громкими криками.

– Тышыг! – рядом встал подобным же образом ряженный волком верзила, властно воздел к небу длинный деревянный посох. Группа поддержки отозвалась пронзительным воем и угрожающими воплями.

К согласию договаривающиеся стороны так и не пришли, но под прицелом обоих посохов меня сноровисто отцепили от дерева и накрепко приковали к подножию каменного изваяния. Проклятый звенящий череп водрузили неподалеку, подкинули дров в источающий невыносимый жар костер и начали поочередно петь, плясать и брызгаться дурнопахнущими жидкостями из поднесенных глиняных бутылей. Танцоры то и дело менялись, я устал и зверски проголодался, а еще мне было страшно. Врагу не пожелаешь попасть в лапы одной из древних кровавых сект, которая с приходом христианства затаилась, изредка похищая неосторожных путников для грязных дьявольских ритуалов.

Что ж, от подобных встреч ты не застрахован даже в двадцать первом веке, но как же не вовремя все случилось! Угораздило же попасться в их сети именно меня! Вот почему Рогатая гора имеет дурную репутацию, надо было мне поосторожнее себя вести, почаще оглядываться. Утро сменяется днем, плавно наползают сумерки. К вечеру присутствующие, так и не добившись, чтобы проклятый череп прекратил выть, начинают объясняться на повышенных тонах.

Люди-медведи настойчиво тычут в без устали полыхающий костер, люди-волки потрясают хорошо наточенными блестящими железками, среди которых мой острый взгляд прекрасно различает серпы, ножи, щипцы и крючья совершенно отвратительного вида. До рукопашной дело не доходит лишь потому, что на поляне в качестве арбитра появляется выряженный филином ветхий старец. В лесу тут же воцаряется мертвая тишина, все глаза прикованы к ветерану. Похоже, дед помнит еще Филиппа Красивого, руки-ноги тонкие, как спички, но взгляд властный, синие глаза горят как фонари на маяке. Под руки старца бережно поддерживают двое дедов просто старых, которые по сравнению с человеком-филином выглядят сопливыми подростками.

Верно говорят в народе, что филин – символ мудрости. Ветхий дедок раз лишь глянул мне в лицо, да и шепнул что-то под нос тихо, как бабочка крылом взмахнула. Набрали бойкие старцы воздуха полную грудь да и гаркнули на всю поляну что-то вроде:

– Тонаму!

Растерялись волки и медведи, куда только агрессивность подевалась. Молча переглядываясь, начали подходить ко мне по одному да в глаза заглядывать внимательно, а после в густых кустах исчезать бесследно. Я даже застеснялся от подобного внимания. Под конец двое оставшихся на поляне людей-волков отцепили меня от каменной скульптуры, я с облегчением уселся на вытоптанную землю, подальше от костра. Не успел я толком прийти в себя, как мне поднесли простую деревянную чашку с каким-то гадостным пойлом. Один знак сделал: мол, пей по-хорошему, не то силой зальем. Выпил, что делать. Ну и гадость, на секунду я зажмурился от отвращения, а когда открыл глаза, вновь оказался в той негостеприимной хижине!

Передо мной сидит невысокий худой старик с белыми жидкими волосами, морщинистым маленьким личиком. Выражение лица – насмешливое.

– Ну здравствуй, гость незваный, – ехидным голосом приветствует меня дедок.

– И тебе по тому же месту, старый хрыч. – Есть люди, какие постоянно ерничают и задираются. Если дашь таким потачку, тут же заклюют.

– Впервые вижу человека, который умрет раньше, чем родится, – продолжает насмехаться дед.

– Не твое дело, – не остаюсь я в долгу, и тут до меня доходит.

– Повтори, – тихо прошу я, – повтори, что сказал. Пожалуйста!

– Да ты умеешь быть вежливым, – притворно охает дедок, – вот чудеса!

Наконец я понимаю, отчего вредный дед кажется мне знакомым, да он же держал под правую руку того дряхлого старца-филина!

– Отец, – спрашиваю я, – что такое «тонаму»?

– Гость из не нашего времени.

Я вздрагиваю всем телом, словно он незаметно подкрался и гаркнул мне прямо в ухо. Гость… из чужого времени…

– И как тебя в наши края занесло? – искренне любопытствует старик.

Тяжело скрывать тайну, которая постоянно тебя гнетет. Сам себе удивляясь, выкладываю все как на духу: кто я и откуда, про тяжелое зеркало и как очнулся в горящей деревне. Слушает дед внимательно, дождавшись окончания рассказа, тут же встает и начинает копаться в здоровенном сундуке в углу комнаты. Жестом фокусника достает какой-то до невозможности засаленный ветхий том, долго листает, подслеповато всматриваясь в картинки. Убирает книгу на место, достает следующую. Наконец в четвертом по счету фолианте находит искомое.