Книга Холодное пламя Эригона - Андрей Ливадный

Что со мной происходит?… Где я бываю в кошмарных снах? Почему нет сил проснуться, отогнать наваждение, куда в ночные часы исчезает воля?

Вот уже третий месяц Герде снились странные сны.

Поначалу все происходило на уровне объяснимых пережитым стрессом кошмаров, но вскоре она уже не смогла относиться к своим сновидениям с той долей скептицизма, неприятия и отчужденности, как советовал личный психолог.[28]

Программы утверждали одно, но чувства подсказывали иное. Испуг, вызванный странными видениями, вскоре перестал проходить, забываться с началом нового дня, после первой чашки кофе.

Постепенно пришла бессонница. Герда стала замкнутой, перестала общаться с кем-либо, глубоко переживая непонятный сдвиг психики. Если раньше ей были неведомы иррациональные страхи, то теперь она начала не просто бояться, — ее охватывал ужас от одной мысли, что борьба со своим организмом приведет к заранее известному, предсказуемому итогу, — возвращению кошмаров, от которых не существовало спасения или лекарства.

Ладно, если бы все началось сразу после памятных событий, но нет, прошло почти три с лишним года, прежде чем обрывочные видения постепенно начали складываться в подробные, полные пугающего реализма, и в то же время чуждые, нереальные и неприемлемые для человеческой психики отрезки сопереживания…

Боль пульсировала в висках, билась в голове как раненый зверек, он нее к горлу подкатывала тошнота, через некоторое время, когда уже не оставалось сил терпеть, Герда, впившись ногтями в собственные ладони, начинала расхаживать по квартире, пытаясь вытерпеть, сбить ощущение невыносимой тяжести, бессилия, невозможности жить дальше.

Она потеряла смысл существования. Ее жизнь превратилась в затянувшийся кошмар, но способа выйти из него попросту не было. Единственное, что она могла сделать — убить себя.

Вид разобранной постели вызывал у нее панику, тошнота не позволяла есть, но стремительное похудание, упадок жизненных сил вели к сонливости, слабости, и как следствие — к продолжению кошмаров.

Порочный круг замыкался.

Герда десятым, интуитивным чувством понимала, без посторонней помощи ей не выкарабкаться, но кто, кто мог ей помочь?!

Куда не обратись, итог станет одним: ее упрячут в психушку.

Разве оставаясь здоровым человеком она сможет рассказать о терзающих ее видениях и уж тем более доказать, что они не бред?!

Кто же мне поверит?

С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Но Герда вдруг поняла, что с каждой ночью ей становиться легче. Ужасное, непоправимое утверждение с точки зрения здоровой психики, но легче ей действительно становилось и происходило это, как правило, там.

* * *

Дома все казалось невыносимым: и духота, от которой не спасала включенная на полную мощность система кондиционирования и неухоженность помещений, и отсутствие еды, — все кричало о запущенности, затхлости, но разгребать бардак не было ни желания, ни сил.

Сколько Герда провела в состоянии странной, едва ли поддающейся разумному объяснению (с точки зрения ее личного жизненного опыта) комы, сказать трудно. Может несколько дней, а может и больше.

Нет она не чувствовала себя изможденной физически: не хотелось ни есть, ни пить, а вот моральное, внутреннее состояние было чудовищным.

Она застряла где-то меж двух реальностей, не готовая к происходящему с ней, не умеющая объяснить, что же случилось на самом деле?… Сейчас Герда чувствовала лишь одно: оставаться в квартире и предаваться бесплодным попыткам осмыслить свои странные видения, — значит спровоцировать новый приступ безумных мыслей, а его она уж точно не выдержит.

Она машинально оделась, тщательно заперла за собой дверь, даже проверила наличие магнитных ключей и документов, какие обычно находились при ней.

Кажущаяся сосредоточенность помогла ей на некоторое время придти в себя, и из подъезда трехэтажного дома Герда вышла, уже решив, куда направиться в первую очередь.

Тщетно. Все замыслы тут же рассыпались, — на улице, падая огромными пушистыми хлопьями, шел снег.

Она остановилась, испугавшись, опять не понимая: грезит ли наяву, или действительно видит снегопад в городе с замкнутым циклом жизнеобеспечения, строго рассчитанной циркуляцией воздуха… в городе, где вообще никогда не должно выпадать никаких осадков?

Она стояла, а снег все шел и шел, не то чтобы густой и совсем непроницаемый, — напротив, снежинки падали редко, лениво, и Герда, наблюдая, как они, касаясь стеклобетона улицы, тут же тают, превращаются в слякотную кашицу, внезапно подумала: так и наша жизнь сначала, в пору юности, медленно кружит, в каком-то нереально-красивом танце наивных мечтаний, а потом вот так, в одно мгновенье, глядь, — и ты уже стоишь средь серой слякоти, ноги промокли, чьи-то мечты проносятся мимо, но уже не твои, девочка, не твои…

Герда не нашла что ответить на собственные мысли, но состояние внезапно накатившей ностальгической грусти уже невозможно было изгнать, и она напряглась, пытаясь вырваться в реальность, но добилась лишь понимания сути происходящего процесса: город ветшал, — вот настоящая причина снегопада. Коренные жители Эригона покидали подледные города, переселяясь на иные планеты, а сюда пришли не рачительные хозяева, а временщики, которым по большому счету наплевать на незначительные сбои автоматики. Ну и что, подумаешь конденсат под сводами города превращается в иней, ну сдувает его зародившийся там, на недосягаемых глазу высотах, ветер, так от него бизнес не страдает, и туристы вроде довольны… Автоматика, если случиться что-то действительно серьезное, тут же поднимет тревогу, на то она и существует, чтобы люди могли заниматься своими делами, ни о чем не беспокоясь.

Рухнет тут все. — Подумала Герда.

Ноги сами вели ее в неизвестном разуму направлении, она никуда не торопилась, но и целью не задавалась, просто шла и размышляла, падающие снежинки вызывали щемящую грусть, и это человеческое чувство приносило неописуемое облегчение.

Через некоторое время она поняла, что вот уже несколько минут как вошла под ярко освещенные своды общественного паркинга. Очнувшись, стряхнув оцепенение, она осмотрелась по сторонам и обнаружила, что стоит рядом с серым флайкаром довольно известной на Эригоне и уже морально устаревшей модели «Мираж-217».

Дыхание вдруг перехватило горьким, горячим комом.

Словно паутина забвения прилипла к лицу, рукам — такое могло случиться только здесь, в погибающей, фактически покинутой людьми колонии. Все, кто прилетал на Эригон в качестве туристов, не задерживались тут более двух-трех дней, а обслуживающие их работники туристических агентств, отелей, баров, экскурсионных маршрутов — никто не выдерживал более двух недель, даже компенсаторы тяготения не помогали, что-то происходило с организмом, не адаптированным под условия жизни в подледных городах, вот и получалось что населения в колонии на самом деле практически нет…