Книга Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон

— А скромная хозяйка имеет право вставить словечко? — спросила Анжелика.

Граф улыбнулся и обнял ее за талию.

— Наше собрание эпикурейцев никогда бы не прислушалось к мнению обычной хозяйки харчевни, но такая фея, как вы, имеет право на все.

— Мессиры, четвертая ошибка, совершенная господином де Монмором, заключается в том, что он заказал голубей после пасхальных праздников.

— Клянусь, вы совершенно правы! — воскликнул советник Бернаи. — В это время года голуби либо уже слишком стары, либо еще слишком молоды.

Все бурно зааплодировали Анжелике, а граф де Рошмон крепко обнял ее.

Маленькие происшествия подобного рода лишь укрепляли и без того отменную репутацию «Храброго петуха». Редко встретишь хозяйку трактира, которая бы одновременно и прекрасно готовила, и легко поддерживала беседу с искушенными придворными и завсегдатаями модных салонов и гостиных. Многие мужчины на личном опыте убедились, что Анжелика на редкость добродетельна и не позволяет себе никаких интрижек, но ее любезность и приветливый характер быстро врачевали раны отвергнутых влюбленных. Уверенность и опыт, приобретенные молодой женщиной, позволяли ей тонко чувствовать меру остроумным фривольным шуткам, а порой с ее уст слетали слова, достойные мудрости античной богини.

— Честно говоря, господа, — как-то раз заявила она, — Великий пост пойдет вам на пользу.

— Не говорите об этом наказании! — вздыхали «гурманы» и «обжоры».

После Реформации церковь ужесточила правила Великого поста, чтобы заставить повиноваться народ, который скорее был готов умереть, чем отказаться от мяса. Верующие должны были под угрозой самых страшных наказаний воздерживаться от любых мясных блюд в течение сорока дней, которые предшествовали воскресению Христа. Они также должны были питаться всего два раза в день. Исключения из этих правил допускались лишь для больных и стариков, перешагнувших шестидесятилетний возраст. Но торговцы жареным мясом и домашней птицей, невзирая на риск, нарушали запреты.

Вспоминали о том, как некий господин Гарди, мясник с улицы Вьей-Латерн, в наказание был выставлен к позорному столбу с телячьей вырезкой, намотанной вокруг шеи. Прохожие смотрели на него во все глаза, причем главным образом из-за телятины, от одного вида которой у них текли слюнки.

* * *

Анжелика вернула «Храброму петуху» и прежних клиентов — рабочих и ремесленников квартала, которых в свое время отпугнули дурное настроение хозяина харчевни и лень Давида.

Она заманила их тем, что однажды утром, еще засветло, приготовила горячую кашу с пряностями, а к ней бесплатно подала шкалик водки, который должен был вдохновить их на тяжелый труд.

— Непозволительное расточительство! — протестовал мэтр Буржю. — Целая бутыль водки не принесла мне ни единого су.

— Я наливала из той оплетенной бутыли, в которой налита водка из репы. Я видела, что вы используете ее лишь для соусов и приправ. И вы правы, господин. Она только на это и годится. Ее нельзя предлагать преданным клиентам без риска выставить себя скупердяем и тем самым разочаровать их. Наши утренние посетители были так рады этому маленькому подарочку, что уже рассказывают о нашем заведении на каждом перекрестке.

Мэтр Буржю только вздохнул, но прекратил упреки. Он раз и навсегда понял: с Анжеликой бессмысленно спорить. А уж когда молодая женщина именовала его «господином» вместо обращения «мэтр Жак», он и вовсе таял.

Сама Анжелика иной раз удивлялась разнообразию своей обширной клиентуры. Помимо небогатых горожан, в харчевню захаживали прибывшие в Париж путешественники, чтобы подкрепиться и пополнить силы перед дальней дорогой.

Поражало ее и разнообразие людских вкусов: казалось, каждый мечтает найти в трактире особенное блюдо, приготовленное специально для него, а не просто поесть. Недаром о парижанах говорили, что у них капризный вкус. Даже путешественники — в основном бродячие торговцы или мелкие купцы из провинций — придирчиво изучали предлагаемые им блюда. Конечно, они не впадали в крайности, как «гурманы» и «обжоры», но все же достаточно часто просили раскрыть секрет приготовления того или иного блюда, чтобы как-нибудь при случае побаловать себя вкусным ужином.

В конечном итоге долгий период праздников, за которыми последовали голод и чума, а затем Великий пост с его запретом на мясо и домашнюю птицу с румяной корочкой, не нанесли существенного ущерба «Храброму петуху».

Пересчитывая заработанные экю, Анжелика подумала, что это печальное время оказалось много прибыльнее, чем она могла предвидеть.

И тогда молодая женщина решила воспользоваться нежданными плодами изнурительного труда и находчивости ее маленькой команды, чтобы осуществить план, который лелеяла уже давно.

Она переехала.

Анжелика по многим причинам не любила тесный и шумный квартал, раскинувшийся вблизи Большого Шатле. Ей удалось подыскать в красивейшем квартале Маре двухэтажный домик с тремя комнатами, показавшийся молодой матери настоящим дворцом.

Здание находилось на улице Франк-Буржуа[73], недалеко от ее пересечения с улицей Вьей-дю-Тампль[74]. Еще при Генрихе IV какой-то банкир начал здесь строительство величественного особняка из кирпича и камня. Но, разорившись из-за войны или же какого-то мошенничества, он был вынужден оставить постройку незавершенной. Достроены были только большие въездные ворота, с обеих сторон от которых размещались флигели, разделенные большим внутренним двором. Маленькая старушка, считавшаяся, никто толком не знал, на каком основании, владелицей этого здания, проживала в одном из флигелей, а другой она за весьма умеренную цену сдала Анжелике.

На первом этаже два окна, защищенные массивной решеткой, освещали коридор, ведший в маленькую кухню и в довольно просторную комнату, в которую въехала сама Анжелика. Прекрасная комната на втором этаже была отведена детям: они обустроились там вместе со своей воспитательницей, Барбой, оставившей службу у мэтра Буржю ради службы у «мадам Моренс». Именно так решила именоваться Анжелика. Возможно, однажды она сможет добавить к этому имени частицу «де», и тогда дети будут носить родовое имя своего отца — де Моренс. А уж потом она попробует восстановить их права, если не на состояние графа, то хотя бы на его титулы.

Анжелика безумно надеялась на это. Деньги могут все. Разве она не обрела уже «свой дом»?

Пока это только жилище привратника, но массивные въездные ворота создавали иллюзию богатства. Конечно, здесь так и не установили дверей из роскошного дуба, которые были предназначены для ворот, но имелись законченные скульптуры: две головы баранов среди гирлянд цветов и фруктов. Дверь маленького флигеля выходила как раз под тяжелый свод ворот.