Книга Блюз черной собаки - Дмитрий Скирюк

— Наверное, да. — Я протянул ему руку. — А ты и есть тот самый Зебзеев?

— Ну, не знаю, «самый» тот или не «самый»… Вообще-то, да. Что она тебе про меня наговорила? Ты, это, извини, руки не подаю: сам видишь. — Он приподнял метлу. — А быстро вы! Вообще-то, я думал, до вас успею всё закончить. Нормально доехали?

— Бывало и хуже, — отмахнулась Танука.

Пока они обменивались любезностями, я рассматривал нового знакомого. Андрей был выше меня на голову (что, право, не сенсация, с моим-то ростом) и, как я уже сказал, несмотря на самое начало лета, где-то успел невероятно сильно загореть. С вытянутым лицом, длинноволосый, скорее жилистый, чем мускулистый, он походил на индейца из старых гэдээровских вестернов. Держался он свободно, говорил сбивчиво и быстро, временами запинаясь, но вообще-то слова в нём не задерживались. Это немного напрягало: я не люблю болтунов. Зато Андрей носил очки (у нас даже модели оказались схожие — маленькие прямоугольнички-«хамелеоны»), и это сразу меня к нему расположило: очкарик очкарика в обиду не даст. И ещё мне глянулась его улыбка: очень открытая, незлая, без всякого притворства. Хорошее лицо, колоритное. Я опять пожалел, что камера осталась дома. Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут.

Странно, подумал я, неужели этот парень с метлой — шаман?

— Ты чего это сегодня: вечером — и на работе? — спросила Танука.

— Да вот, с утра не заладилось, вообще-то я занят был, отложил на вечер, а тут твой звонок. Я и решил прибрать, пока начальница не распсиховалась, думаю, успею. — Андрей полез в карман, вынул ключ и протянул девушке: — Вот, возьми. Идите пока ко мне домой, я минут через двадцать-тридцать подойду. Где живу, помнишь?

— Помню.

И мы пошли к нему домой.

— Он что, дворником работает? — спросил я, поднимаясь по лестнице.

— Надо же ему где-то работать, — философски заметила Танука. — А тебе не нравится?

— Почему сразу «не нравится»? Просто спросил.

— Вымирающий посёлок, — пожала плечами Танука. — Работы нет. Пока была птицефабрика, была какая-то зарплата, потом появились американские окорочка и всё такое — производство и свернули. Каждый год обещают дотации, да толку… А сейчас и электростанцию хотят закрыть: говорят, нерентабельна, дешевле из Добрянки линию протянуть. Это ещё что! Вот Кизел — совсем мёртвый город. Шахты закрыли, работать негде, целые улицы стоят пустых домов, все окна выбиты, и ни души — хоть «Сталкер» снимай. — Она отперла дверь и кивнула: — Заходи.

Зебзеев обитал в типовой панельной многоэтажке, на третьем этаже. Никого дома у него не было. В комнате громко тикали старинные часы, отмечавшие каждые полчаса гулким боем, на кухне без умолку болтало радио.

— Есть хочу! — объявил я, едва переступил порог. — Целый день пожрать не было времени. Ты можешь что-нибудь сготовить? Или хотя бы покажи, где у него что лежит.

Танука вдруг замялась.

— Жан, знаешь… тебе сейчас нельзя, — сказала наконец она.

— Что значит «нельзя»? — возмутился я. — Хочешь, чтоб я с голоду подох?

— От двух дней голодовки не загнёшься. Потерпи, так надо, а то тебе реально может поплохеть… Нет, правда, я не шучу! — заверила она меня, увидев, что я собрался спорить. — Завари чаю, у Андрея должен быть зелёный. Ну не злись! Хочешь тостиков поджарю?

— Жарь, — угрюмо бросился, решив не спорить, бросил сумку и босиком прошлёпал на кухню.

— Есть горячая вода, — через минуту объявила Танука из ванной. — Кто первый мыться?

— Иди ты, я потом… Эй, а полотенца?

— У меня есть, я тебе дам.

Чайник засвистел. Я залил скрученные чайные листья кипятком, накрыл заварник грелкой в виде куклы и прошёл в дальнюю комнату, которая, как я полагал, принадлежала Андрею. Так и оказалось, хотя комната производила странное впечатление. Плакаты с Ревякиным и Летовым чередовались с фотографиями хозяина и его друзей и постерами старых фильмов, подборка книг на полке самая хаотическая — от фантастики и эзотерики до учения тольтеков и кодекса бусидо. На столе стоял компьютер и резная статуэтка в локоть высотой — скорее деревянный чурбачок с грубо намеченными чертами лица, что-то языческое, славянский чур. На стене напротив, на проволочных петлях, висела тренировочная деревянная катана, а рядом с ней — шаманский бубен, отороченный мехом: не чукотский ярар, а поменьше. Из чистого любопытства я стукнул по нему пальцем — натянутая кожа отозвалась приглушённым гулом. Я вздрогнул и почему-то оглянулся, но никого, естественное дело, за спиной не обнаружил.

Нервы, нервы…

В ожидании Тануки я присел на диван, откинулся на спинку и незаметно задремал. На этот раз без снов.

Разбудил меня звонок мобильного. Оказалось, я проспал двадцать минут. Танука всё ещё плескалась; я всегда поражался, как это девчонкам удаётся часами просиживать в ванной, мне, например, с лихвой хватает десяти минут. С трудом соображая спросонья, я полез в карман. Звонил Олег.

— Жан? — раздалось в трубке. Голос Олега звучал устало и встревоженно. — Жан, ты с ума сошёл! Ты где? Куда пропал? Ты хоть знаешь, что тут творится?!

— Догадываюсь, — вздохнул я и закашлялся.

— Догадываешься? Догадываешься?! Нет, ты и впрямь дурак. Да у нас тут целый участок выгорел, документы пропали, тебя весь город ищет, а ты — «догадываешься»! Как тебе удалось выбраться?

— Олег, я не могу объяснить…

— Что значит — не можешь?

— Не могу, и всё! Это не телефонный разговор.

— Да уж, представляю… Слушай, Жан, мой тебе совет: прямо сейчас иди в ближайший участок и сдайся.

Я провёл ладонью по лицу. Ощущение было, словно я сдираю паутину. Ну как, как ему объяснить всё, что со мной произошло, когда я сам даже половины не понимаю!

— Олег, я не могу! — запротестовал я. — Постой, дай сказать… Мне просто надо разобраться. Надо разобраться мне… Дай мне два дня. Только два дня. Потом я сам с тобой свяжусь.

— Жан, не дури! Что могут решить два дня? Кстати, я всё равно не смогу помочь. Я даже встретиться с тобой не смогу, если тебя заметут: я в больнице.

— В больнице? — машинально переспросил я.

— Да, в травматологии: ногу сломал, лежу на растяжке. Так что если ты…

— Ногу сломал? Как?!

— А, дурацкая история. Потом расскажу. Слушай…

— Олег, — перебил я его, — потом так потом. Давай к делу. Ты разузнал что-нибудь ещё про Игната?

— Нет, не успел.

— Ну хотя бы — это он или не он?

— Жан, ну откуда мне знать? По фотографии уже не опознаешь, это пятьдесят на пятьдесят, генетической экспертизы не проводили, его отпечатков в картотеке нет. Одежда вроде его. С остальным ничего не ясно, глухарь… Хотя нет, постой! Ха-а… Такая хохма: помнишь банки?