Книга Героев не убивают - Елена Топильская

— Понятно, Федя. — Я великодушно не стала ковырять эту рану.

Гомосексуальный опыт Федору не понравился, но знакомство они завязали, обоюдовыгодное, и стали его поддерживать. Федя ходил к Вострякову потусоваться уже и в юношестве. В принципе я его понимала — парень с таким уродством был рад любой компании, где его не считали изгоем. Позже Востряков познакомил его с Асатуряном и через Федора ненавязчиво давал Асатуряну разные задания.

— Но у меня сложилось впечатление, — рассказывал Федор, — что эти задания не Востряков придумывал, а кто-то еще. Над Востряковым был еще кто-то.

Благополучно миновав взрывоопасные показания про убийства Селунина и Бардина (все возможные доказательства Федя нам обеспечил), мы плавно перешли к похищению Масловской.

— Федя, а почему такое странное место выбрали? — спросила я. — Практически на глазах у гаишника. Зачем вам был лишний свидетель?

— Так было задумано, — солидно разъяснил Федя. — Нужна была огласка.

Нужно было, чтобы все заговорили про это похищение.

— А зачем эта огласка?

— Как объяснил Востряков, надо чтобы Масловский потом назад не попер. А Осетрина должен был их развести потом. Ну, договориться на нормальную сумму…

На шестом часу допроса Федя устал и запросился назад. И то сегодня он рассказал очень много. И с сегодняшнего дня охранять его нужно было в три раза серьезнее. Следующая наша встреча была назначена через неделю. Мы тепло расстались с Федей, которого Крушенков в обстановке строгой секретности повез в таинственное укрытие. А до этого я успела поделиться с операми своими планами по окучиванию Трубецкого. Пора уже брать этого гада за хобот.

— Через пару дней, Маша, мы тебе поможем, — заверил меня Крушенков.Завтра у меня писанины невпроворот и в тюрьму надо слетать, а через пару дней возьмемся.

Я с тоской подумала, что и у меня писанины невпроворот, надо хоть от Сашки Стеценко забрать истории болезни, которые вел Востряков по своим «левым» больным, и узнать, что он там вычитал. Поэтому следующий день, чтобы было нескучно, я провела в морге у Стеценко.

Да, и мадам Масловскую, и некоторых прочих спутниц сильных мира сего Востряков лечил отнюдь не от гинекологических заболеваний. Я и не подозревала, как сильно в сиятельных кругах распространена женская наркомания. Вообще, эти истории болезни представляли собой гремучую смесь. Я даже поудивлялась, почему еще никто не попытался меня грохнуть, чтобы не дать мне засунуть нос в эти бумажки.

Я взяла со Стеценко строжайшую клятву никому и никогда не говорить о том, что он прочитал в этих медицинских документах. Сашка был грустен, пытался погладить меня по руке — наверняка ему уже доложили про мой итальянский эксперимент. Я прислушивалась к своим ощущениям и понимала, что приговорена к доктору Стеценко навеки. Какие там итальянцы! Вот оно сидит, мое родное, и как бы я на него ни обижалась, все равно я вернусь к этому шуту гороховому в белом халате, черт бы его побрал…

— Приезжай завтра, — грустно сказал мне Стеценко на прощание. — Я тебе две экспертизы отдам, они готовы.

Я безвольно согласилась. На выходе я столкнулась с душечкой Ивановым, доцентом из Сангига, который проводил в городском морге занятия. Мы с ним вместе сошли по пандусу.

— Вы на работу? — спросил он, галантно поддерживая меня под руку.

— Не знаю…

— А то пойдемте, прогуляемся, у нас на территории сейчас просто Швейцария. Не пожалеете…

Мы неторопливо шли вдоль забора Мечниковской больницы, и Иванов рассказывал мне про больничные секреты.

— У нас же уникальная больница, — с гордостью говорил он. — Вот никто не знает, например, что при строительстве больницы между корпусами были запроектированы подземные туннели, чтобы в зимнее время больных можно было перевозить из корпуса в корпус не по снегу.

— Туннели? А почему они не используются сейчас?

— А они замурованы. Про них уже никто не помнит. Дело в том, что во время войны и после эти теплые подземелья облюбовали бомжи, которых потом было не выкурить оттуда никакими силами. Вот и замуровали эти туннели, с бомжами вместе…

Вот это да! Теперь понятно, почему маленький Феденька Пальцев так любил гулять по территории больницы. В случае чего тут в подземельях можно поискать и оружие, из которого совершались интересующие нас убийства, и пресловутую кассету с записью заказа, поступившего от Хорькова, и, думаю, еще много чего интересного, надо только знать, откуда можно влезть в эти подземелья. А вдруг там и хладный труп вдовы Вострякова?

А назавтра к вечеру, приехав за экспертизами (очень пристойный повод), я обнаружила, что весь морг стоит на ушах.

— Как, ты не знаешь? — крикнула мне на ходу пробегавшая мимо Марина Маренич. — Твоего знакомого привезли со спущенными штанами…

— Кого это? — у меня нехорошо заньио сердце.

— Да Трубецкого, журналиста Трубецкого, — разъяснил мне завморгом. — По паспорту — Трусова.

Потолкавшись в секционной, я выяснила, что Трусов (Трубецкой) был обнаружен сегодня утром в своей квартире, застреленный в затылок из пистолета.

И что еще хуже — штаны на нем были спущены, а задний проход имел свежие повреждения.

При мне из черепа покойного журналиста была извлечена пуля калибра 9 мм и аккуратно помещена танатологом в свежий бумажный конверт. Конверт опечатали.

Следователь из районной прокуратуры, присутствовавший при вскрытии, подхватил этот конверт и понесся в экспертно-криминалистический центр, заверив, что его там будут ждать до победного.

Следователь очень гордился, что ему поручили такое важное дело, и я посмеивалась, глядя на его важное лицо. Но посмеивалась по-доброму; уже одно то, что он не поленился приехать на вскрытие, и то, что он держал криминалистов, пока те не получили пулю, говорило о его большом следственном будущем.

На следующий день мне позвонила заплаканная Елизавета Энгардт. Она пожаловалась, что ее вызывали в прокуратуру и спрашивали, не проявлял ли ее бывший муж гомосексуальных наклонностей и не было ли у него «голубых» друзей, а главное, не склонял ли он ее в период совместной жизни к соитиям через задний проход.

— Маша, это у вас так принято, что ли? — негодуя, спрашивала она, и я пообещала позвонить следователю, у которого в производстве дело, и подсказать ему, что насколько я могла судить по разговорам экспертов и по тому, что успела увидеть сама, такие повреждения характерны для введения в задний проход отнюдь не полового члена, а, вполне возможно, ствола пистолета.

Но я так и не позвонила ему. А еще через день узнала о том, что убийство журналиста раскрыто. И подозреваемый уже арестован. И дело передается в Москву, откуда, из Главной военной прокуратуры, уже едет следователь, потому что убийцей оказался подполковник ФСБ Сергей Крушенков, с которым у покойного были резко неприязненные отношения. А коллеги журналиста дали показания о том, что накануне убийства подполковник Крушенков настойчиво искал Трубецкого и выяснял его домашний адрес. А сослуживец Крушенкова, майор Царицын, показал, что вечером Крущенков употреблял спиртное у себя в кабинете и высказывал угрозы в адрес журналиста.