Книга Неуязвимых не существует - Николай Басов

Я поднял инструмент. Это была бы для Сапегова очень легкая смерть, зато убедительная. Я пошел вперед, понимая, почему «змейка» хотела подойти ко мне поближе. И почему я все-таки уцелел. Если бы она вооружилась чем-то более дальнобойным, скорее всего, меня бы уже не было в живых. Меня спасли ее патологическая жестокость и самоуверенность.

Коридор вдруг стал глухим. Я понял это потому, что разобрал сопенье Сапегова, бормотание, ругань… А за поворотом увидел и его самого. Он стоял около большой стальной двери и возился, как полуночный взломщик, у панельки управления. Что-то у него не получалось. Чтобы он случайно не открыл эту дверь и не оставил меня в последний миг с носом, я прибавил шагу, мои шаги зазвенели, словно поступь командора.

Он вытянул в мою сторону руку, прищурился, как слепая курица. В этом приборе его лицо выглядело как оскал неведомого зверя. Потом он унял дрожь рук и спросил:

– Любовь?.. Люба!

Я поразился. Почему-то мне и в голову не приходило, что «змейку» можно называть человеческим именем, да еще таким… неподходящим.

– Значит, это ты?

Он все понял. Я подошел ближе, только сошел с возможной линии огня из его бластера.

Может, я совершаю ошибку, ту же, что совершила Любовь, то есть слишком приближаюсь к противнику, но мне уже хотелось его именно сжечь, а не просто застрелить… А еще рассуждаю о патологической жестокости своих противников!

На всякий случай я поднял и бластер, зажатый в левой руке. Я мог ранить его сейчас и лишь потом добить «варкузом». Но это было бы нечестно. Мне хотелось казнить его, а не просто расстрелять. И гибель от «варкуза» больше всего походила на казнь, принимая во внимание те средства, которые у меня имелись.

Когда до него осталось шагов десять, его палец на гашетке побелел… Затвор щелкнул, но выстрела не последовало. Магазин его пушки был пуст. Я опустил свой бластер, все складывалось хорошо, я мог казнить этого человека без трудностей.

Тогда он вдруг уронил пушку, уронил связку парольных магнитных карточек.

– Послушай, я знаю, за тобой тоже гонятся. Я могу вывести тебя отсюда, за этой дверью стоит коптер, один из лучших из моей коллекции… – Он вытер пот на щеках. – Я доставлю тебя, куда ты скажешь, и даже заплачу, сколько ты скажешь… Это же справедливо – жизнь за жизнь.

До него осталось шагов пять, но теперь его следовало отогнать от двери прочь. Мне не нужно было сжигать связку со всеми ключами и карточками.

– Если хочешь, – начал он опять, – потом начнем сначала. Ты за мной охотишься, я убегаю… Могу даже обещать, что никогда не трону тебя!

Он завыл от ужаса, сел на пол и стал бессмысленно скрести ногтями по полу. И почему эти палачи, все эти исторические садисты и убийцы не умеют умирать достойно?

Я подошел к нему, как футбольный мячик откинул метра на три в сторону, наклонился и взял ключи. Потом отошел на шаг.

– Я не хочу… – завыл Сапегов, но я уже нажал на спусковой крючок «варкуза».

Под сводами коридора раздался негромкий хлопок, не громче, чем от детской шутихи, бледно размазалась слабая вспышка, и от Сапегова остались лишь полусогнутые, сильно обожженные ноги и торс…

Из него, кстати, торчали какие-то проводки. И хотя харьковский диктатор был некогда настоящим человеком, можно было с уверенностью утверждать, что в последние годы жизни он был уже не вполне человеком. Такое бывает с подлецами, они тянут и тянут свой век, надеясь достичь бессмертия.

Может быть, эта кучка мусора при жизни была так жестока, потому что ничего не чувствовала, отдавая свои жуткие приказы… Хотя в истории нашей страны возникали и обычные люди, которые заткнули Сапегова за пояс по части жестокости и неуемной злобы. Земля такая, страна такова, система правления такова, что злодеи тут наверх даже не прорываются, а просто возносятся, как воздушные пузыри. И длится это, с маленькими перерывами, семь столетий…

Дверь я открыл после третьей попытки. И оказалась она в самом деле крепкой. Если бы харьковчанин в последние минуты своей жизни не очень нервничал и нашел правильный ключ к ней, я бы остался с носом, а он бы жил и жил себе дальше… Но, по крайней мере, на этот раз все получилось по справедливости. Хотя мне еще предстояло уйти от солдатиков Джарвинова.

54

Погоня Джарвинова, которая уже дышала мне в затылок, на треть состояла из солдат, на треть из мутантов всех мыслимых систем и комбинаций, а треть ее оказалась собрана из собачек. Причем это были псы улучшенной модификации, более мощные и защищенные, чем все остальные.

Если бы не эта последняя дверь, они бы меня настигли, просто взломав ее. Но дверь эта оказалась не только самой неподатливой при открывании, но и прочной. Когда погоня принялась долбить в стальную плиту из всего своего оружия, рикошетом посекло часть мутантов и собак, которым ведь не объяснишь, что нужно стоять в стороне, пока ребята из спецподразделения упражняются в стрельбе без цели…

К тому же, на мое счастье, погоня не сообщила пилотам вертолетов точное местонахождение подземного хода, они этого сами не знали. И когда я вывалился в последний, крайне секретный и очень удачно замаскированный тамбур, вертолеты крутились километрах в трех от того места, где меня следовало искать. К тому же я и от имения находился почти в трех километрах, а значит, никакая погоня солдатиков, оставшихся в сплошном кольце вокруг имения, мне не грозила, они меня даже не заметили.

В этом тамбуре, на самом выходе, как в хорошем гараже, услужливо стоял коптер. Вероятно, именно к нему и летел наш полосатенький диктатор, которому сейчас черти в аду пели свои песни… Также в соседнем шкафчике находилось изрядное количество всякого тряпья, самых разнообразных размеров, в том числе и безразмерное, которое могло подойти любому, от крошки типа «змейки» до гиганта величиной с тролля. Нет слов, как я был благодарен предусмотрительности Сапога, когда переодевался в эти шмотки. С ними шанс не нарваться на неприятность в городе существенно возрастал.

Переодевшись, я прыгнул в свое новое транспортное средство и попробовал быстренько оценить его. Машина оказалась – класс, из тех, которые не всякая полицейская тачка догонит. Вернее, почти никакая не догонит, зато я мог вытворять на ней что хочу, даже лететь задом наперед, поливая преследователей из двух автоматических пушек, встроенных в переднее крыло.

Осознав свои возможности, я возликовал. Все, твердило мое гоношистое предвиденье, я справился, сделал дело и даже вышел из ловушки. Но возможно, у меня просто кружилась голова от кровопотери.

Потом открыл люк, на котором в целях маскировки росли тоненькие березки и трава, вознесся сразу в воздух и газанул так, что ветер даже заглушил вой мотора. Направление я, конечно, выбрал самое безопасное – в город, домой, в Москву, великую трущобу и уголовное скопище, в котором каждый может затеряться если не на века, то до того момента, когда его устанут искать.