Книга Книга огня - Анна Гурова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да, у него, злобного урода! Кто бы мог поверить, что его полюбит красивая, самоотверженная девушка?
Именно потому, что больше никто его не любил. Если бы он был уродом не только внутри, но и снаружи, она влюбилась бы еще сильнее. Ибо она была спасительницей по призванию. В детстве собирала в отлив медуз на берегу, выпускала обратно в море. А он был гораздо лучше медузы! Он был еще противнее! И она самозабвенно его жалела, — несчастное, одинокое, затравленное чудище!
Он быстро просек, что ей надо, — и при ней становился вдесятеро несчастнее. Она была готова биться за него со всем миром и чувствовала себя возрожденной Святой Невестой. Тем более что все дружно твердили ей, чтобы она держалась подальше от такого опасного ублюдка. Она была милой, симпатичной… и хорошей. Даже слишком хорошей. Безупречной! И при этом относилась к нему без малейшего высокомерия. Она гордилась этим, своей силой духа, своей жертвенностью… Мечтала только о том, как он однажды обратится к свету — разумеется, благодаря ей…
Представляю, как же она удивилась в тот миг, когда он столкнул ее в жерло Монт-Эгада. Там высоко падать — надеюсь, она успела понять, что с ней произошло…»
— Прекрасно! — Вилли, заливаясь хохотом, зааплодировал. — Отличный поступок, так ее, безупречную тварь!
«Вот и он так считал. Целый день у него было мирно и тепло на душе. Светило солнце, и мир был приветлив к нему. Это бывало так редко, когда он был всем доволен. Он сидел в таверне, пил вино с ореховым пирожным, — таким сладким! — и смотрел на корабли в порту. Слушал крики чаек, всей душой впитывал блеск океана и плеск волн и мечтал, как на одном из этих кораблей поплывет на встречу с чудесами… В тот миг он был чистым, невинным ребенком…
Но, конечно, ОНИ не заставили себя ждать. Они же не могли допустить, чтобы он был счастлив.
Они пришли за ним на закате. Их глаза горели неприкрытой ненавистью, под которой таился такой приятный ужас. Увы, он был один, а их — много… С присущей им подлостью и жестокостью они учинили самосуд и сбросили его в Монт-Эгад — туда же, куда канули она и братик. Все, кого он так любил…»
Бормотание пресеклось чем-то вроде всхлипа. Изумленный Вилли решил сделать вид, что ничего не заметил.
«И когда они тащили его, он плакал от страха, вопил, извивался, выл, так что им было противно дотрагиваться до него… Но когда он полетел, страх исчез! Его место заняла чистая ненависть. Огромная, пылающая… больше его, горячее лавы, — целый океан бушующей ненависти! И знаешь, о чем он думал, чего желал, падая в пропасть?»
— Огня! — выпалил Вилли без всяких сомнений.
«Да, да! Огня! Побольше огня! Пусть все сгорит, пусть сгорят ОНИ, пусть сгорит Монт-Эгад и вся Мондрагона, пусть сгорит этот проклятый, несправедливый, безжалостный мир!
А потом он упал и сгорел… И родился я…»
Вилли, взволнованный до глубины души, встал. Обвел лес невидящим взглядом, прижимая руки ко вздымающейся груди. Ему казалось, что это он миг назад родился из огня и грязи. Что он выше леса, и сам полыхает, как лесной пожар! Стоит огромный и смотрит всевидящим глазом, прожигая взглядом все преграды… Все ему зримо!
Вдруг его взгляд уперся в белый силуэт.
Прямо рядом с ним, на соседней поляне! Стоит, обнимая дерево, таращится на звезды и глупо улыбается.
Да вот же она!
Та, что не горит!
Тайна жертвенника
— Смотри-ка, что я нашел!
Аличе выглянула из кухни, держа на отлете горячую сковородку. Грег, весь в пыли и соломе, выбирался из-под стола.
— Завалилось между столом и книгами, — похвастался он. — Должно быть, слетело, когда я в первый день уронил всю эту груду. Вот куда надо было сразу смотреть! Даже отсыреть не успело…
Грег развернул и положил на стол длинный свиток, испещренный рисунками. Ни одного законченного среди них не было — похоже, Ульрих рисовал один поверх другого, небрежно соскребал и рисовал снова. Постоянно повторялся один и тот же рисунок — змей, свернутый в спираль, — во множестве вариантов. Крылатый змей, змеевидный дракон, змей с четырьмя когтистыми лапами, змей с гребнем, обычный змей… Но форма всегда была одна и та же: спираль, распахнутая пасть, а в пасти…
— Смотри, это ты, — Грег ткнул пальцем в фигурку с длинными волосами.
— Я? — Аличе подошла и наклонилась над свитком. — Что-то знакомое…
— Ну конечно! Змей Бездны. Это эскиз жертвенника!
Грег удовлетворенно улыбнулся.
— Наконец-то мы хоть что-то нашли!
Аличе продолжала внимательно рассматривать скрученную в спираль тварь.
Змей, в пасти яйцо.
Змей, в пасти птица.
Змей, в пасти череп.
Змей, в пасти другой змей, маленький, тоже свернутый в спираль.
Змей, в пасти звезда.
Змей, в пасти женщина.
Змей, в пасти ребенок…
— Избави нас, Змееборец, от этой мерзости! — воскликнула Аличе с отвращением, отталкивая свиток. — Он выбирал подходящую жертву!
— Это-то понятно, — кивнул Грег. — Но жертву, подходящую для чего? С формой жертвенника Ульрих определился быстро, — это несложно, — а с выбором жертвы маялся долго… Некоторые символы очень странные. Например, что означают птица и звезда? Эх, ну почему бы ему не делать записи?!
— Что тебе здесь неясно? Вспомни Омельники! Зеленый дракон требовал отдать ему деву!
Грегу вдруг вспомнился черный череп Ангмегеррона, лежащий на алтарном камне. Скормить Змею бездны другого дракона?… По спине пробежали мурашки…
— Трудно сказать, к чему Ульрих в итоге пришел, — признал он. — Почему он все-таки остановился на деве?
Аличе смотрела на рисунки, силясь припомнить что-то смутно знакомое.
— Знаешь… В алхимии, когда идет opus mаgnum, каждый новый этап превращения вещества сравнивается с рождением. Например — проклюнулось яйцо, или родился маленький дракон, или из гнезда вылетела птица…
Грег покачал головой.
— Где ты здесь видишь рождение? Жертвенник — это не превращение, а сделка, обмен. Ты отдаешь нечто и получаешь… Что? Спираль — с ней все ясно, это концентрация силы, сжатая энергия, готовая вырваться, когда и куда скажет чародей. А источник у нее… Змейки и пташки?
Грег поднял взгляд на самый первый обнаруженный рисунок — змея, свернувшегося в кольцо, — который он пришпилил к деревянному щиту над креслом. А этот? Змей пожирает сам себя? Сам себя приносит в жертву себе же?
— Что-то я запутался, — признал он, свернул свиток и убрал в кожаный чехол.
