Книга Темный мир. Равновесие - Марина и Сергей Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хранители лежали на полу без движения. Их стол был расколот, костяшки домино рассыпались по мокрому полу. Натужно гудел механизм – холодильная установка не справлялась. Лед таял, изморозь на стенах сменялась грязными потеками, с потолка капала вода. Весь огромный зал у портала был заполнен клубами холодного пара. Дядя Толя, Иван Иванович и Серго казались давно, безнадежно мертвыми, и я ничем не могла им помочь.
Я бросилась к порталу и чуть не споткнулась о тело Инструктора. Он лежал навзничь, лицо было разбито, глаза заведены под лоб, но пульс прощупывался.
– Велю, и владею, и устанавливаю власть мою, – донеслось ко мне от портала, сухо и буднично, без пафоса. Говорил Сэм – монотонно и ровно, как будто читал инструкцию к стиральной машине.
В зал вбежал Гриша. Остановился, в ужасе глядя на Инструктора и хранителей.
– Устанавливаю власть мою отпирающим заклятием…
– Хрен тебе, а не власть! – выкрикнула я. Сэм замолчал, не оборачиваясь. Я подобрала с пола тяжелый и ржавый обломок железной трубы.
– Ударь, – сказал Сэм, не оглядываясь. – Раскрои голову своему любимцу… Или сперва поцелуешь?
– Отойди от портала, – сказала я.
– Беги, дура, – Сэм повернул голову, я увидела его лицо – неподвижное лицо Сэма с глазами колдуна. – Сейчас здесь будет много Теней… Помнишь Германа? А Тамару?
Я ничего не ответила. Он снова повернулся к порталу и завел свою песню:
– Устанавливаю власть мою отпирающим заклятием, власть над дверью и порогом, над светом и тенью, над всяким, кто войдет и кто выйдет. Снимаю печать и открываю запертое…
Мне не надо было особо напрягаться, чтобы увидеть мир глубинным взглядом. Иней таял на стене портала, сквозь него проступала темная бурлящая масса и с каждым словом колдуна становилась плотнее. Клокочущая, липкая, дрожжевая, она тянулась ко мне из дыры между мирами, портал заполнялся потусторонним тестом, а подземелье – потусторонним холодом. Гриша за моей спиной что-то прокричал – я не расслышала слов. Кажется, он умолял меня скорее уходить…
Сэм стоял между мной и тьмой. Как в тот раз, когда он оградил меня от бездны. А сейчас он притягивал беду, он заклинал смерть, и я поняла, что колдун на самом деле безумен: он не удержит власть над массой, готовой хлынуть из портала. Он будет ее первой жертвой… Нет, не он! А Сэм, которого трусливый мерзавец подставил вместо себя!
– Сэм! – закричала я. – Сэм!
Он стоял в пяти шагах, но меня не слышал. Он был куклой, перчаткой на руке, или марионеткой на нитках, или даже пластиковым пупсом, совершенно покорным чужой воле. За кого я воюю, за кого собираюсь умереть – за куклу?!
– Сэм, посмотри на меня!
Он продолжал бормотать заклинание.
– Сопротивляйся! Сбрось его власть! Ты мужчина, давай!
Показалось мне или колдун на секунду запнулся?
– Избавься от него! Освободись! Пожалуйста! Будь собой! Семен, я к тебе обращаюсь, Семен!
Речь колдуна сделалась дерганой и отрывистой, но он продолжал говорить.
– Прекрати, Семен! Замолчи! Пожалуйста! Сэм!
– Его зовут Егор, – сказали за моей спиной.
Посреди подземного зала, тускло освещенные аварийными лампами, стояли Лиза, Гриша, Леша и Пипл. А рядом с ними, тяжело дыша, стоял Миша и смотрел мне в глаза:
– Его зовут Егор. Сторожев Егор Дмитриевич. Это его настоящее имя.
Ключ
Женщина лет пятидесяти, с простым круглым лицом, растерянная и бледная, шевелила губами на экране, а Миша в это время лихорадочно искал пульт от телевизора. Потому что в руках женщина держала фотографию Сэма в школьном костюме, с лентой «Выпускник» через плечо. Она говорила и вытирала слезы, а пульт лежал под рукой спящей Леры, и когда Миша его нашел – изображение женщины пропало…
Зато на все поле экрана открылась фотография Сэма, и внизу побежали титры: «Пропал человек. Сторожев Егор Дмитриевич, 1992 года рождения, место проживания – Малоярославец Калужской области, шестого июня 2010 года ушел из дома и не вернулся…»
Дико визжал ветер в щелях оконных рам. Миша обмотал лицо шарфом, крепко запер дверь и вышел на улицу – туда, где падали от ветра деревья и рекламные щиты, где висели над городом, как дирижабли, сотни тысяч пластиковых пакетов.
* * *
– Егор! – закричала я. – Егор!
…Мальчик катился на велосипеде через лес. Переднее колесо налетело на корень. Мальчик перелетел через руль и приземлился на гору прошлогодней хвои.
Беги, Егор, они пришли за тобой.
Лучи вечернего солнца простреливали лес наискосок. Пятна света дрожали на красных сосновых стволах. Мальчик сел, потирая колено, вытряхивая сосновые иголки из волос. В это время старые листья, хвоя, чешуйки сухой коры вдруг сами собой поползли вдоль тропинки, будто спасаясь от неведомой жути.
Конечно, это был просто ветер.
Он обернулся, почуяв взгляд. Ничего не увидел, кроме стволов, листьев, солнечных пятен. Но страх уже вошел в лес и с каждой секундой становился ближе.
Егор вскочил и подхватил велосипед. Переднее колесо сильно погнулось, выдав «восьмерку». Тогда Егор бросил велосипед и бросился бежать по тропинке.
Беги, Егор.
Он понимал, что видит кошмар, и на бегу пытался проснуться. Впереди показался просвет – бензоколонка на выезде из леса, там люди, музыка из радиоприемника, громкие разговоры, смех…
«Велосипед нашли в лесу. Волонтеры обшарили все: овраги, стройки, дачные участки поблизости. Перетряхнули больницы… и морги. На каждом столбе висел его портрет. И ничего. Уже почти четыре года прошло…»
– Егор! – кричала я.
Он повернул голову.
Все его лицо изменилось, исказился рот, будто накануне апоплексического удара. Он зашатался; в его глазах насмерть сцепились двое – колдун, повелевающий древними силами, и мальчик, у которого насильно отняли память, волю, судьбу. Губы еще шевелились: «Снимаю печать и открываю запертое… Повинуется всякий, кого коснусь и кого призову…»
Он зубами захватил нижнюю губу. Прикусил. Сплюнул под ноги красный комочек слюны. Глаза казались совсем безумными.
– Повинуется всякий… – прохрипел, тяжело дыша, и сразу, без перехода, звонко выкрикнул: – а вот хрен тебе, ублюдок! Пошел ты!
Затряслись и замигали аварийные лампы. Сэм зашатался и упал на колени, ладонью зажимая себе рот. Я бросилась к нему и крепко прижала к себе.
– Как же так? – спросил он очень жалобно, как ребенок.
Дрожали стены. Нарастал ближний гул и далекий свист.
Где-то в Лондоне, в своей бесконечной квартире, метался колдун и крошил молотком пластиковую куклу. Но его власть над Егором закончилась, и мой мальчик только рефлекторно вздрагивал от этих ударов, а я сколько угодно могла обнимать, плакать, гладить растрепанные волосы и небритую щеку и больше ничего не бояться. Вообще ничего.
