Книга Семнадцать каменных ангелов - Стюарт Арчер Коэн

По счастливому стечению обстоятельств все это произошло во время сессии суда, который вела судья Фавиола Хохт. Это была суровая женщина лет пятидесяти, потомок испанцев и австрийцев, пользовавшаяся репутацией неподкупного и несговорчивого стража закона. Ее звали La Gallega[89]за крестьянскую прямоту и упорство в стремлении установить истину – она отказывалась заключать сделки, «договариваться» и с презрением отвергала предложения компаний и юридических фирм, дела которых находились у нее в производстве, об оказании им «консультационных» услуг. У нее были свои следователи и свои отношения с полицией. Несмотря на то, что она не всегда добивалась обвинительного приговора, а добившись, не всегда могла отправить преступника отбывать наказание, все в Буэнос-Айресе с уверенностью знали одно – расследования Испанки оставляли за собой дымящиеся руины.

Определенные силы развернули кампанию за отстранение ее от этого дела. В прессе появилось сообщение, будто судья Хохт была личным другом Беренски, враги обвиняли ее в том, что она была одним из тайных информаторов Беренски. Редакционные статьи представляли ее политическим агентом и ставили под сомнение ее компетентность. Даже президент республики, пустивший слезу, упоминая в интервью благородного Беренски, дал своим помощникам приватное поручение прочесать конституцию и найти повод для изъятия дела Беренски из юрисдикции Испанки. Под крики толпы и при явном пренебрежении правилами со стороны продажных арбитров мяч «дела Беренски» летал из одного конца поля в другой. Сам Беренски, вероятнее всего, поставил бы на Пелегрини.

Смерть Беренски поджидала Фортунато в полдень на прилавке газетного киоска, куда он подошел после долгой беседы с Фабианом. По дороге на встречу с Шефом он остановился купить сигарет и уткнулся прямо в лицо Беренски, занимавшее четверть полосы газеты, под портретом поместили фото обгоревшего трупа. От потрясения земля под ногами Фортунато поплыла. Он не сразу освоился с этой ужасной новостью и только по пути к машине физически ощутил мерзкое отвращение. Он вспомнил смех Беренски, как тот шутил над своей коллекцией фальшивых вещей. Беренски понимал, что они живут в поддельном мире, где поддельный бог спокойно отпускал все обманы. Беренски с его комичной внешностью и его циничным отношением к жизни. Теперь они сделали из него жареное мясо.

– Кто это был? – прозвучал его вопрос в пыльном полумраке задней комнаты «Ла Глории».

Шеф коротко хохотнул:

– А кто это не мог быть? За такое удовольствие могли бы толкаться локтями! – Произнося шутку, он внимательно следил за Фортунато. – С чего бы у тебя такое лицо? Что для тебя Беренски? Рано или поздно кто-то должен был выпустить дух из этого сукиного сына. – С иронией: – Возможно, это директора его газеты. Ты только посмотри, какой доход они теперь получат.

Шеф потянулся телом в сторону и через дверь поманил официантку:

– Слушай, принеси-ка нам два айзенбаха! – И снова устроился на стуле. – Вся проблема в том, что даже в могиле он продолжает создавать проблемы. Все эти «Кто убил Беренски? Кто убил Беренски?». – Он скривился от отвращения и помахал руками перед носом, как бы отгоняя воображаемую вонь. – Проблема в том, что, когда журналисты увидят имя Пелегрини в новом изложении Богусо, наше положение сделается немного более caliente.[90]

Фортунато не стал уточнять недоговоренность Шефа. Тоскливые всхлипывания давно отзвучавших скрипок делали сумрачную атмосферу обшарпанного кафе еще непрезентабельнее.

Шеф продолжил свою мысль чуть веселее:

– Есть и неплохая новость. Я прочитал расшифровку – новые показания Богусо. Он говорит об Уругвайце и Сантамарине, но ни слова о полиции. Такое впечатление, что тем, кто стоит за всей этой чехардой, нужен только Пелегрини. Главное теперь, чтобы не раскрывал рта Сантамарина.

– А если ему предложат договориться?

– Он на это не пойдет! Не тот человек. Он будет тихо сидеть и ждать, пока Пелегрини вытащит его на все четыре стороны.

– А Ренсалер?

Шеф удивленно вскинулся, кажется, он не разыгрывает недоумения:

– Какой еще Ренсалер?

– Это начальник безопасности всей организации Пелегрини. Уотербери упоминал его перед смертью. Что-то вроде «вас послал Ренсалер» и что мы должны сказать Ренсалеру, что ему нечего опасаться.

Похоже, теперь Бианко действительно ничего не понимал:

– Я ничего об этом не знаю.

Фортунато подумал о том, как неумолимо расползается список людей, от молчания которых он зависел.

– Мне лучше пойти и поговорить с ним один на один.

Бианко ухмыльнулся уголками рта:

– Это совсем другое дело. Следствие ведется теперь по делу об organización ilícita,[91]а не об убийстве, а это значит, что оно относится к юрисдикции федералов. Они перевели его в федеральную тюрьму. Это не значит, конечно, что мы не можем говорить с ним, но, сам понимаешь, возникает ряд неудобств. Больше того, он настаивает, что не будет разговаривать без адвоката.

Фортунато медленно кивнул:

– Кто платит адвокату?

Шеф покачал головой:

– Тут-то мы и приехали, Мигель. Его адвокат из фирмы Эрнесто Кампоры, брата Германа Кампоры, начальника разведки. Он взял это дело бесплатно. Из того, что ты рассказывал мне, можно заключить, что твой инспектор Диас принадлежит к той группе.

Фортунато поморщился. Федералы. Кампора. Дело выскальзывало у него из-под контроля. Подошла официантка и поставила на стол два пива и блюдечко с зелеными оливками, они замолчали. Бианко показал на бокалы:

– Пей! Расслабься немного.

Он выбрал себе оливку и начал ее жевать, Фортунато кончиками пальцев сжимал прохладную поверхность своего бокала, но к губам не подносил.

– Это политика, hombre, – продолжил разговор Бианко, выковыривая оливковую косточку. – Овехо, министр экономики, хочет баллотироваться в президенты, а президент не собирается отказываться от своей работы. Чем больше грязи они выльют на Пелегрини, тем больше дерьма попадет на президента, даже если дело так и не дойдет до суда. Это замкнутый круг. Овехо представляет интересы Международного валютного фонда, а иностранный капитал – против местных интересов. Можешь быть уверенным, он ничего не потеряет, он получит свое у другой стороны. Вот так-то, и, к сожалению, мы оказались между двух огней.

Фортунато почувствовал, как в груди закипает гнев:

– Я не был ни между кем. Это ты поставил меня в такое положение…

Бианко резко оборвал его:

– Не начинай хныкать! Ты многим обязан конторе. Хочешь сказать, что не можешь в кои-то веки ответить добром на добро? – Шеф снизил тон, но говорил все с тем же каменным лицом. – Какие-то операции проходят хорошо, какие-то неудачно. С этим приходится мириться. Полицейский должен быть твердым! Решительным!