Книга Смерть на Невском проспекте - Дэвид Дикинсон

— Однако суть его Мартин мог успеть передать каблограммой, — заметил Пауэрскорт. — Или подумайте о всей этой истории в ином ключе. Предположим, мы все поняли неправильно. Оригинальная идея исходит от царя. Он посылает сообщение в Лондон. Мартин является, но не как посыльный, а как носитель ответа, ответа на то предложение, которое сделал царь, или на тот вопрос, который он задал. Именно этот ответ доносит до сведения царя в Александровском дворце. Но там кто-то подслушивает, или, может быть, царь проявляет неосторожность. И тогда Мартина убивают. По правде сказать, я сам попросил устроить мне аудиенцию у царя по вопросу, касающемуся Мартина, однако сомневаюсь, что он захочет меня видеть.

— Но сообщение, лорд Пауэрскорт, о чем было сообщение, это послание из Лондона?

— Хотел бы я это знать, месье Брузе.

— Что ж, мне нравится ваша теория, лорд Пауэрскорт, да, нравится. Однако боюсь, вам пора, как бы не опоздать на поезд.

Брузе проводил гостя к самому парадному входу, они понимающе окинули взглядом прекрасную площадь Вогезов и обменялись прощальным рукопожатием. И тут француз задержал в своей руке руку Пауэрскорта.

— Пообещайте мне одну вещь, лорд Пауэрскорт! Когда вы разгадаете эту загадку, расскажите мне, как все было. Потому что я уверен — вы ее разгадаете. Ну, удачи!

Поднимаясь в кабинет с Ватто, гобеленами и письменным столом восемнадцатого века, Оливье Брузе решил помочь английскому коллеге в одном важном практическом вопросе. Он попросит французского посла в Санкт-Петербурге, самого уважаемого человека в дипломатическом сообществе, использовать свое влияние при дворе и устроить для лорда Пауэрскорта личную аудиенцию у Николая Второго. С глазу на глаз. Такую же, какую получил Мартин.

Шум стоял оглушающий даже у входных ворот, в сотне ярдов от доков. Пауэрскорт, стоя с Шапоровым в ожидании солдата, который должен был провести их туда, искал определение этим звукам. Резкий, лязгающий, жестокий, бесчеловечный шум. В прежние времена, когда в деревянных доках строили деревянные суда, шум был мягче, без этого визга современности. Пауэрскорту без Кронштадта было не обойтись: ведь именно здесь строили и ремонтировали русские корабли, здесь приводилось в порядок боевое судно «Царевич», здесь можно было найти лейтенанта Анатолия Керенкова. Прежнее беспокойство насчет Наташи Бобринской рассеялось: через день после того, как Шапоров послал телеграмму Пауэрскорту, она прислала коротенькую записку, объясняя, что занята и не может покинуть двор. А позже сообщила, что с удовольствием пообедает с ними завтра.

Наконец явился на редкость грязный матрос, чтобы проводить их к лейтенанту, — в зеленой робе, такой засаленной, что не сразу поймешь, какого она цвета, с вонючей папиросой, свисающей из угла рта. Пауэрскорт решил, что он, видимо, из машинного отделения. Матрос привел их на возвышение вроде обзорной площадки над просторным сухим доком, где в гигантской металлической колыбели лежал одетый в леса корабль. Люди как муравьи бегали по доскам, выполняя какие-то свои задачи, а в верхней части уже начали обновлять покраску. У носа корабля, с дальнего от зрителей края, стоял огромный кран, футов на двадцать пять возвышаясь над палубой. На стреле он нес массивную судовую пушку с длинным стволом, которую следовало установить на место, дабы служила она напоминанием и предостережением врагам России. Установкой руководил мужчина в красной фуражке. Он издавал громкие вопли, перемежаемые, как прошептал Шапоров, страшными угрозами тем, кто допустит ошибку. За краном, сквозь дым кузнечного цеха, сияли блекло-голубые воды Финского залива. А в восьми-десяти милях на юго-восток отсюда находилось нечто совершенно противоположное по духу всей этой военно-индустриальной мощи — грациозный, построенный в восемнадцатом веке Петергоф с его бьющими в небо фонтанами, водяными каскадами и танцующими мраморными нимфами…

— Это вы Пауэрскорт? — прервал размышления англичанина невысокий, с бородкой, офицер в синей форме. — Позвольте представиться: Керенков. — Крепко скроенный, с очень темными, почти черными глазами и, по-видимому, привычно-хмурым выражением лица, он походил на карибского пирата и был бы вполне уместен у штурвала парусника с «веселым Роджером» на мачте.

— Очень любезно с вашей стороны, лейтенант, уделить нам время, — сказал Пауэрскорт, глядя на рукоять пистолета, торчащую из кармана брюк Керенкова. — Вам, должно быть, очень недосуг.

Михаил переводил в этот день как-то особенно споро: то ли был в хорошей форме, то ли чем-то испуган.

— Хватов рассказывал мне о вас, — сказал Керенков.

Представляю себе, что он там понарассказал, этот садист, подумал Пауэрскорт и поинтересовался:

— Вы что, работаете на Хватова?

— Иногда, — нахмурился Керенков. — А вы?

— Я — нет. Я в настоящий момент работаю на правительство Великобритании, пытаюсь выяснить, кто убил мистера Мартина, и я уверен, что вам это, лейтенант Керенков, известно.

— Я его не убивал, Пауэрскорт. Он — мелочевка. Нам, русским, и без него есть кого убивать. Японцев, например. Или мы их — или они нас. Вот уже одиннадцать месяцев, как мой корабль подбит. Мы едва дошли сюда, по пути похоронили пятьдесят семь наших моряков, которые погибли от ран, не в родной земле похоронили — в море.

Керенков помолчал и указал на висящее на канатах орудие, которое уже переместилось ближе к палубе.

— Видите эту пушку, Пауэрскорт? Производит впечатление, верно, и, казалось бы, должна помогать нам в боях с японцами. Ничего похожего! — Он злобно сплюнул на устилающие помост опилки. — Пустая трата сил, денег и времени! Эта штука устарела, безнадежно устарела еще до своей установки. Одна из моих обязанностей в Порт-Артуре — докладывать о состоянии японского флота. Так вот, скажу вам, что у этих желтых дьяволов и корабли быстроходней, и оружие быстрее перезаряжается, и стреляет дальше, точней, и торпеды злее, и снаряды эффективней. В общем, по правилам ведения войны этот конфликт следовало бы запретить, как соревнование в неравных условиях. Тут в Петербурге все думают, что мы должны победить. Дескать, победим, когда наш Балтийский флот наконец обогнет половину земного шара и придет к месту действия. Победим, потому что мы европейцы. Победим, потому что мы высшая раса. Но все это вздор. — Он умолк, Шапоров договорил за ним последние фразы, и Пауэрскорт проникся сочувствием к этому человеку, который так любит свою родину, а защитить ее от врагов не может. — К слову, Пауэрскорт, тут в Финском заливе разгуливает какой-то английский корабль, фрегат, ходит туда-сюда, как у себя дома. Вы не знаете, какого рожна ему тут нужно?

— Понятия не имею, — сказал Пауэрскорт.

— Да? А вы смыслите что-нибудь в истории?

— Ну, немного, — мягко ответил англичанин.

— Помните эту чертову Крымскую войну?

Пауэрскорт кивнул.

— Я тут в последнее время почитал кое-что и понял: мы проиграли тогда потому, что сильно отстали. России нужно производить новейшее оружие, Россия должна стать современной страной с мощной промышленностью, чтобы выпускать пушки и такие артиллерийские орудия, из которых можно было бы запустить снаряд через весь Финский залив. Наша бедная страна разрывается между старым и новым, между консерватизмом и реформами. Мне не слишком нравится новое, лорд Пауэрскорт, но старое еще хуже.