Книга Золото Ариеля - Элизабет Редферн

Поэтому он хранил в своем дублете маленький сосуд с ртутным ядом. «Смерть будет быстрой и безболезненной», — заверили его. «И ртуть, то есть Меркурий, — все одно к одному, — думал он, — ведь это та самая планета, которая управляет хрупким тутовым деревом, отдающим свою энергию шелку».

Если спросят его имя, то велели отвечать, что называют его просто Вороной.

Когда на следующее утро над Сент-Джеймскнм дворцом занялся холодный рассвет, Стивен Хэмфриз наблюдал в Фрайари-гарден, как новые груды собранных граблями листьев тлеют в утренней дымке. Вокруг ходили садовники, похожие на призраков, молчаливые, занятые своей работой и не оставившие ее, даже когда посыльный сообщил Хэмфризу о новом пожаре: на этот раз сгорело здание, где жил лютнист, про которого говорили, что он балуется алхимией.

Хэмфриз нахмурился и покачал головой.

— Люди, которые исследуют тайны золота и огня, — сказал он, — должны соответствующим образом защищать себя. Как его зовут?

Ему назвали имя.

— И где, ты говоришь, он жил?

— В центре воровского логова рядом с Флит, на Аллее Роз.

Хэмфриз кивнул и заплатил посыльному, и тот ушел.

Торопливо подошел и обратился к Хэмфризу еще один человек — юный Николас Ловетт; поведение и неуклюжая походка выдавали его возбуждение.

— Мастер Хэмфриз, я опоздал, потому что разговаривал с матушкой…

Хэмфриз жестом успокоил его.

— Извиняться ни к чему. Я понимаю. Как поживает твоя матушка?

— Неплохо. Она расспрашивала меня о тутовых деревьях. О тех, что я выкопал для вас, мастер Хэмфриз. Она хочет знать, куда их повезли.

Хэмфриз насторожился.

— Послушай, Николас, — сказал он, — а почему она интересуется тутовыми деревьями?

Николас нахмурился. Потом его большое, простое лицо посветлело.

— Матушка сказала, что один друг хочет это знать! И еще она сказала, что это нужно держать в тайне…

— Ты знаешь, что мне можно доверять, — успокоил его Хэмфриз. — Я узнаю для тебя, и очень скоро, куда увезли тутовые деревья. Мы хотим, чтобы твоя матушка была довольна. Но ты, Николас, должен говорить мне, о чем еще она будет тебя расспрашивать. Тогда мы и впрямь сможем помочь твоей матушке. Обещаешь? Это будет нашей тайной.

— Да, — сказал юноша. — О да.

Хэмфриз показал ему, как укладывать плитку для мощения травяного сада, и оставил там, поглощенного работой. Он знал, что муж наказывает Сару Ловетт за то, что она спит с лютнистом, который дважды посещал дворец. Хэмфриз был уверен, что лютнист также наказан. Пожаром. Но знает ли Ловетт, что его жена интересуется тутовыми деревьями? Кто надоумил ее задавать такие вопросы?

В последнее время ходило много разных разговоров. О тутовых деревьях и о золоте. Эти разговоры приносили несчастье. Только прошлой ночью умер некий золотых дел мастер, человек начитанный, распространявшийся о каком-то письме, которое очень многие хотели бы заполучить. И все его домашние тоже умерли, кроме мальчика-подмастерья, нашедшего прибежище, как узнал Хэмфриз, в том самом месте, где он был в наименьшей безопасности — в тюрьме.

Он вернулся к своей работе — подрезал яблоню, которая росла на шпалере у южной стены. Когда он обрезал ветки, выросшие неправильно, и принялся подвязывать другие, более слабые, то начал тихонько напевать своим странным, с присвистом, голосом:

Себя пожрал дракон,

И черный ворон умер;

Металл — но жидкость он,

Материя — но дух,

Холодный — но весь в огне,

Лекарство — но страшный яд.

То была песня, которую пел Нед Варринер во время своего первого посещения дворца принца Генриха.

Ниже по реке, у Дептфорда, где воздух наполнен запахами дегтя и олифы, заканчивалось строительство новых кораблей для Ост-Индской компании, «Роста торговли» и «Перечного зерна». К палубам прибивали последние доски, конопатили последние щели. Мастер Финеас Петт, королевский кораблестроитель, ходил по докам под буйным западным ветром, наблюдая за плотниками и столярами, которые трудились, как муравьи, на кораблях, спроектированных им. Строительство заканчивалось, и Финеас Петт оценивал результат с гордостью собственника.

Френсис Пелхэм тоже был там, но в более скромной роли. Он был четвертый день на службе. Главной его обязанностью, как он узнал, было вести записи о прибывающих и убывающих товарах в королевских доках; и соответственно в своей конторе Пелхэм раскладывал в скрупулезном порядке тяжелые гроссбухи, записки о поставках и множество квитанций, которые нужно подписать, записать и подшить. Он ходил по доку, по-прежнему хромая, но походка у него была более легкой.

В это утро, на рассвете, прежде чем добраться до своего нового места работы, Пелхэм зашел на Ломбард-стрит, чтобы заключить новый договор с ростовщиком о выплатах своего долга. Он сказал Кейт, что ей не нужно больше беспокоиться относительно платы врачу, посещавшему Себастьяна.

Когда он в первый раз появился в доках три дня назад, сам сэр Роберт Манселл оказал ему честь, проводив в контору и ознакомив с работой. С самого начала Пелхэм стремился узнать как можно больше о своей новой работе, но Манселл не останавливался на подробностях.

— Просто подписывайте накладные на поступающие товары, — сказал довольно отвлеченно Манселл, показывая Пелхэму транспортную накладную на какой-то лес, который сгружали со стоящего на якоре небольшого шведского судна. — Потом записывайте подробности в гроссбухи и передавайте их клерку для оплаты.

Пелхэм слегка нахмурился.

— Но ведь я должен следить, чтобы все было в порядке, разумеется? Что товар действительно доставлен, что соответствует всему перечню?

Манселл искоса посмотрел па него и потер нос.

— Можете быть уверены, мастер Пелхэм, — сказал он, — что все будет правильно. Ваше участие в этих делах — всего лишь формальность.

Пелхэм кивнул. Они прошли вдоль верфи, где Манселл показал ему остальные конторы и выдал ключи, которые могут понадобиться. Соленый ветер дул Пелхэму в лицо, вокруг раздавались крики дептфордских корабелов, и в тот день ему показалось, что возвращаются полузабытые мечты его молодости, чего с ним давно уже не бывало.

Они подошли к тому из двух строящихся кораблей, который был поменьше размером. Судно «Перечное зерно» возвышалось над слипами на стапель-блоках. Зашел разговор о балках и соотношениях глубин, о сравнительных достоинствах скандинавской сосны и британского дуба. Именно тогда Пелхэм решил, что стоило бы разобраться в ценах на лес, который привозят в порт, так как множество иностранных судов — особенно балтийские суда — были в основном выстроены из сосны, цена на которую была более чем в два раза ниже цены на дуб. Он потратил все утро, делая подробные записи о ценах и разговаривая с главными плотниками, после чего отправился проверить квитанцию, лежащую у него на столе, об уплате таможенной пошлины за последние поставки. Пошлина была уплачена, как он заметил, за бочонки с порохом.