Книга Фараон - Карин Эссекс

— Чтобы утешить ее? — спросила Клеопатра и сама не узнала собственный голос — настолько странно он прозвучал.

Антоний снова улыбнулся.

— У нее в руках личные документы Цезаря и казна, которую он использовал для выплат своим солдатам. Тот, кто заполучит эти инструменты, заполучит и власть Цезаря. Мы с Лепидом уже располагаем поддержкой его войск.

— А что делать мне? Мой сын сейчас на вилле на Яникульском холме, вместе с няньками.

— Тебе следует возвращаться в Египет и ждать известий от нас. Насчет твоего пути домой уже все договорено — во всяком случае, так мне сказал тот грек у дверей. Стражники задержали его — до установления личности.

— Аммоний? — уточнила Клеопатра. — Такой толстый, пожилой?

Ее родич и старый друг снова пришел к ней на помощь! Существуют ли пределы его верности и доброте?

— Нет. Молодой, поджарый и довольно красивый для грека.

Архимед! Клеопатра увидела в нем не поклонника ее женственности, а защитника и друга юности. Все, что разделяло их: ее предательство, совершенное из соображений политической выгоды, и горечь его утраты — все это развеялось при виде знакомого лица.

— Кузен! Хвала богам, ты пришел!

Первым порывом Клеопатры было кинуться к Архимеду и обнять его, но что-то в его лице заставило ее остановиться. Он не улыбался. Клеопатра взяла себя в руки и осталась стоять рядом с Антонием.

— Кузина. — Архимед поклонился, сдержанно и чопорно.

Двое солдат, стоявших по сторонам от него, отступили.

— Так он твой родич? — спросил Антоний.

— Да, он мой родич, — ответила Клеопатра, улыбнувшись.

«После всего, что я сделала, чтобы разбить его сердце и уязвить его гордость, он все еще мой верный родич». Она почувствовала, как на глаза ее снова наворачиваются слезы, и, как она ни пыталась удержаться, они заструились по лицу.

— Приношу свои извинения, — сказал Антоний Архимеду. — Кажется, когда-то я видал тебя — на службе у царя. Но я много лет не бывал в Александрии.

— Я признателен тебе за эти меры предосторожности, — отозвался Архимед.

— Клеопатра, я должен идти, — сказал Антоний. Он обнял ее — не как мужчина обнимает женщину, а так, как он часто при ней обнимался с Цезарем, — по-братски. — Эта трагедия не разрушила наш союз. Скоро ты услышишь обо мне.

Он взял Клеопатру за локоть и в последний раз взглянул ей в лицо. А потом привлек к себе и прошептал на ухо:

— Сыновья Цезаря отомстят за его смерть.

Антоний выпустил руку Клеопатры, подал знак своим людям и стремительно вышел.

На Форум спустились сумерки. Дневное сумрачное небо приобрело цвет моря в ночи; розовые облака нависли над площадью, словно рдеющие наковальни.

Клеопатра стояла рядом с Архимедом, одетая как один из его стражников, в короткий хитон, сандалии из толстой кожи и белый плащ, вышитый по краю греческим узором. Она заставила служанку Лепида обрезать ей волосы, и теперь завитки падали ей на уши и лоб, придавая стрижке точное сходство с прической Архимеда. За последние месяцы от постоянного беспокойства она похудела и теперь выглядела как пятнадцатилетний мальчишка, явившийся вместе со своим молодым родственником почтить павшего диктатора.

Людской поток вливался на площадь со всех сторон; римляне шли с дарами, чтобы возложить их к телу Цезаря. Солдаты несли оружие, которым они сражались под его командованием. Женщины держали фамильные драгоценности и амулеты, защищавшие их детей. Бедняки подносили незатейливую домашнюю утварь, горшки и котелки — несомненно, единственную свою ценность, которую они вообще могли предложить, а слуги из богатых домов доставили бронзовые кубки и серебряные чаши, амфоры с вином и изваяния домашних божеств.

Аммоний уже уехал из города на Яникульский холм; ему надлежало позаботиться о безопасности Цезариона и его свиты и доставить их в Остию. Там их ждало судно, которое поутру должно было отправиться в Александрию. Архимед вкупе с Антонием устроили так, чтобы в порту стояла стража — до тех самых пор, пока корабль не выйдет в море.

Но Клеопатра услыхала, что граждан Рима убийство Цезаря привело в ярость и что они уже разводят костер на Марсовом поле — на том самом месте, куда много лет назад принесли тело его дочери, Юлии, украв его из дома Помпея, и где его сожгли в присутствии всего Рима — в знак уважения к горю великого человека. Группы скорбящих собирались на Форуме, произносили речи, приносили жертвы и ждали, пока доставят труп Цезаря, чтобы разложить огромный погребальный костер. И Клеопатра — его возлюбленная, его партнер, его союзник — не могла покинуть город, не увидев этот костер и не попрощавшись с Цезарем.

— Я, видно, обречен до скончания своих дней спорить с тобой из-за твоих неразумных приказов, — сказал Архимед, но в голосе его не слышно было ни волнения, ни покорности. — Неужто твоя жажда приключений и интриг настолько сильна, что ты рискнешь оставить своего ребенка без матери?

— Цезарь не хотел бы, чтобы я убегала, словно перепуганное дитя, — отозвалась Клеопатра. — Всегда можно найти способ без особого риска взглянуть опасности в лицо. Мне совершенно не обязательно появляться на Форуме в своем обличье.

Архимед улыбнулся — впервые за все это время.

— Ты — все та же маленькая девочка, которая мечтала удрать из дома с тем рабом, Спартаком. Ты никогда не изменишься.

Теперь толпы людей — и римлян, и чужеземцев — вливались на Форум, и каждый оплакивал Цезаря в соответствии со своими обычаями. Медленно шли иудеи в длинных черных одеяниях и поношенных шапочках, а их женщины что-то жалобно вопили на странном, гортанном языке. Белокурые галлы и бритты в штанах воздевали к небу золотые кирасы и издавали короткие пронзительные крики.

На Священную улицу рысью выехали римские стражники, с пением труб и криками: «Дорогу телу Цезаря! Дорогу нашему вождю!» Толпа расступилась. Появилась процессия магистратов, возглавляемая Антонием и его солдатами; они везли тело Цезаря на погребальной колеснице из слоновой кости. За ними шли музыканты, играющие траурную музыку. Далее несли одежды, в которые Цезарь облачался во время триумфов. Клеопатра узнала их, потому что эти одеяния были выставлены в кабинете Цезаря и Цезарь их ей показывал.

Длинная процессия медленно и торжественно двинулась к ростре; у ростры тело спустили с колесницы. Цезарь был облачен в пурпурную тогу с золотой отделкой. В головах у него повесили изорванную, окровавленную одежду, которая была на диктаторе в момент его смерти. Теперь она колыхалась на ветру, словно призрак. Четыре человека принесли из храма Венеры Родительницы изваяние богини, чтобы она взирала на погребальный костер, как статуя Помпея взирала на убийство, — так перешептывались в толпе.

Антоний взобрался на ростру и потребовал тишины. На нем сейчас была сенаторская тога, и он выглядел как объятый скорбью государственный деятель, а не как яростный воитель. Он вскинул руки, и толпа стихла.