Книга Зимний сад - Адель Эшуорт

Хрипловатый смех Томаса прервал ее на полуслове. В этом смехе сквозили и с трудом сдерживаемая горечь, и раздражение, и явное волнение. С силой оттолкнувшись от камина обеими руками, Томас снова быстро повернулся к Мадлен лицом, в два шага преодолел разделявшее их расстояние и, схватив ее за руку, рывком поднял на ноги.

Мадлен взглянула ему в глаза. В них, темных, как безлунная ночь, твердых, как сталь, и полных отчаяния, полыхал огонь желания.

– Томас... – лишь успела пролепетать Мадлен, и его губы впились в ее губы, грубо, страстно. Она вдохнула исходящий от него пьянящий запах и почувствовала, как голова пошла кругом. Несколько секунд она еще находила в себе силы сопротивляться его натиску, потом они иссякли, и Мадлен прильнула к Томасу. Поцелуй становился все более нежным, руки Томаса заскользили по ее спине. О Господи, как же она его хотела!

Слабый стон сорвался с ее губ, и в ту же секунду Томас отпрянул.

Мадлен стояла покачиваясь, чувствуя, как трясутся руки и ноги, горят губы, а проклятое желание не проходит. Томас взглянул на нее, и глаза его удовлетворенно блеснули.

В ту же секунду Мадлен охватила бешеная ярость. Хотелось влепить Томасу хорошую пощечину, чтобы знал, как пользоваться ее слабостью. Однако Мадлен понимала, что этим ничего не добьется, лишь выкажет свое отчаяние. Она никогда не поднимет на него руку, и он это прекрасно понимал. Мадлен оставалось лишь молить Бога, чтобы Томас не услышал, как неистово колотится сердце в ее груди.

Он стоял не шевелясь, не отрывая от нее пристального взгляда.

Внезапно, когда она абсолютно этого не ожидала, он обхватил обеими руками ее лицо.

– Скажи, что ты любишь меня, – прошептал он.

Пытаясь изо всех сил сохранить невозмутимость, Мадлен уперлась ему обеими руками в грудь, прекрасно понимая, что он гораздо сильнее ее. Отчаянный стон сорвался с ее губ, из глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы, однако Мадлен удалось взять себя в руки: нет, не станет она перед ним плакать!

– Зачем ты это делаешь, Томас? – прошептала она. Медленно покачав головой, он провел большим пальцем по ее щеке.

– Потому что хочу, чтобы ты призналась, Мадлен, что испытываешь ко мне хоть какие-то чувства. Хоть какие-то...

– Ну конечно, испытываю, – проговорила Мадлен, с недоумением глядя на него.

Он еще крепче сжал ладонями ее лицо.

– Я хочу, чтобы ты призналась, что испытываешь ко мне не только физическое влечение и страсть, но и более глубокие чувства.

Мадлен попыталась вырваться, однако Томас не позволил.

– Я и в самом деле испытывала к тебе страсть, не знаю, чего ты еще добиваешься.

Она или не понимала его, или не хотела понять, и в этот момент Томас решил, что просто обязан рассказать ей все, чтобы она поняла. Сначала он хотел, чтобы она призналась, что любит его: тогда бы боль, которую ей скоро предстоит испытать, была бы не такой острой. Но она никак не могла понять, что ему хочется услышать, а может быть, еще и сама не поняла, насколько глубоки ее собственные чувства к нему.

Неожиданно отпустив ее, Томас выпрямился. Мадлен тотчас же попятилась от него и уперлась в край дивана.

Томас подошел к окну и уставился в него невидящим взглядом. За окном уже начинала сгущаться тьма – короткий зимний день клонился к вечеру, вдалеке виднелись две дымящие трубы. В комнате снова воцарилась полная тишина. Мадлен ждала, что будет дальше. Томас понимал, что скорее всего она злится, хотя отлично это скрывает. На ее месте он бы испытывал точно такие же чувства. Было слышно лишь ее прерывистое дыхание, такое родное и до боли знакомое. О Господи, как же он ее любит! Несмотря на то что она ни разу не призналась в своей любви к нему, Томас был почти уверен во взаимности. Если бы она сама это поняла, у них мог бы быть шанс...

– Я был не до конца честен с тобой, Мадлен, рассказывая о себе, – тихо признался он.

Через несколько секунд, показавшихся Томасу вечностью, Мадлен прошептала:

– И снова ты меня удивляешь, Томас. Не понимаю, что ты хочешь сказать.

Глубоко вздохнув, сжав кулаки и на мгновение закрыв глаза, Томас смело бросился вперед:

– Меня зовут не просто Томас Блэквуд, а Кристиан Томас Блэквуд Сент-Джеймс, граф Истли.

Томасу показалось, будто у Мадлен остановилось дыхание. Воцарилась такая тишина, что было слышно, как кровь стучит у него в висках.

– Граф? – едва слышно переспросила Мадлен дрогнувшим голосом. – Граф...

Зашуршали юбки, и Томас медленно обернулся: Мадлен с трудом села на диван, а когда это ей удалось, вцепилась негнущимися пальцами в спинку, словно опасаясь упасть в обморок. Томас с трудом заставил себя встретиться с ней взглядом – казалось, в жизни ему не приходилось делать ничего более сложного. Мадлен смотрела на него широко раскрытыми ясно-голубыми глазами. В них было и изумление, и мольба о том, чтобы он сказал, что это шутка, что никакой он не граф, а простой ученый, каким ей и представился при первой встрече.

Решив поскорее рассказать ей все, пока его сердце не разорвалось от боли, Томас произнес:

– И это не я работаю на сэра Райли, а он на меня.

– Ч...ЧТО?!

Лицо Мадлен покрыла мертвенная бледность, она дрожала всем телом, в ее прекрасных глазах отражалось полнейшее замешательство.

Томас понимал: назад пути нет.

Он снял сюртук и жилет, моля Бога, чтобы Мадлен не заметила, как сильно дрожат у него руки, потом развязал галстук, стянул его с шеи, отнес все это к креслу, бросил на подлокотник, после чего, зайдя за спинку, взялся за нее обеими руками.

– Я хочу рассказать тебе, Мадлен, одну историю, – начал он тихим голосом, изо все сил сжимая спинку кресла, чтобы не броситься к Мадлен, а спокойно поведать ей о своем прошлом, которое он так долго скрывал.

Мадлен сидела не шелохнувшись, глядя на него широко раскрытыми, ясными глазами.

– После смерти жены я был великосветским повесой, не чуравшимся женского общества. В основном я жил в городе, за исключением того времени, когда нужно было уезжать на континент для проведения какого-нибудь расследования. Женщины слетались ко мне, как мухи на мед. Ничего удивительного: я был богат, знатен, вдов и недурен собой, так что мог завязать интрижку с любой, равно как и бросить ее, когда надоест. Это была игра, и мне она очень нравилась.

Мадлен по-прежнему молча смотрела на него, не проронив ни слова, и Томас повернулся к камину. Задумчиво глядя на тлеющие угли, он помолчал немного, тщательно обдумывая свои дальнейшие слова, и продолжил:

– Я рассказывал тебе, что получил увечье во время войны. Это правда, но лишь отчасти. Оно было получено мною не во время сражения, как бы мне этого ни хотелось. В начале октября 1842 года, сразу же после подписания Нанкинского соглашения, министерство внутренних дел послало меня в Гонконг. Моя миссия не имела ничего общего с самой войной. Я получил задание следить за двумя морскими офицерами высокого ранга, Чарли Данбаром и Питером Гудфеллоу. Оба они служили на военном корабле, в задачу которого входило обеспечение мира в течение нескольких недель после подписания соглашения – довольно напряженного времени. Ходили слухи, что эти офицеры приторговывают специями, опиумом, шелком и другими товарами, и связаны они с некоторыми высокопоставленными лицами в китайском правительстве, которые списывали пропажу этих товаров на китайцев, погибших во время кровопролитных морских сражений либо сообщали о том, что они украдены, а вырученные деньги присваивали себе.