Книга Ближний берег Нила, или Воспитание чувств - Дмитрий Вересов

Она начала задыхаться. Нил поспешно налил воды из графина, дал ей напиться.

Несколько минут бабушка лежала молча, потом вновь приподнялась на подушке.

— Я очнулась от того, что Вальтер вдруг нежно обнял меня за плечи, — я даже не заметила, как он подошел сзади, — глядя на мое отражение в зеркале, тихо произнес: «Как ты, однако, хороша…» И мы с ним тихо заплакали — от безысходности, от невозможности выбрать для себя другую жизнь, от неизбежной, может быть, окончательной разлуки….

Кончилась война, а от Вальтера не было никаких известий. Однажды вечером, в июне сорок пятого, раздался звонок, и она открыла дверь. Перед ней стоял средних лет мужчина в хорошем темно-сером костюме. «Александра Павловна Грушина?» — спросил он. «Да, это я». — «Полковник Серов, Иван Николаевич. Позвольте войти?»

Сердце у нее заныло от дурных предчувствий. «Мне трудно говорить, — с грустью произнес Серов, — но я должен… В течение трех лет ваш супруг, Владимир Федорович Грушин, успешно выполнял труднейшую разведывательную работу на территории Германии и сопредельных стран. Ему удалось внедриться в ближайшее окружение Геринга и наладить передачу исключительно ценной ин-' формации, благодаря которой наше командование имело возможность соответствующим образом упредить события и тем самым сохранить многие тысячи жизней. Полковник Грушин работал в условиях глубочайшей конспирации и связаться с вами не мог. ^Последнее сообщение от него мы получили в конце апреля сорок пятого года, во время берлинской операции. Он находился в Берлине до самого последнего дня и, по свидетельству надежных источников, погиб при налете авиации союзников. Сейчас весь Берлин лежит в развалинах, и его тела, к сожалению, найти не удалось. Если бы он был жив, он обязательно дал бы о себе знать. Это был честный советский патриот… Полковник Грушин Владимир Федорович награжден двумя орденами Ленина и посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Награды я передаю вам вместе с наградной книжкой и личным посланием нашего шефа».

Она развернула плотную бумажку, там были две строки: "Горжусь Вашим мужем.

Глубоко сочувствую. Лаврентий Берия"… Эта бумажка очень пригодилась через год, когда она затеяла вернуться в Ленинград, чтобы Ольга могла получить лучшее музыкальное образование. И еще Серов оставил документы на пожизненную персональную пенсию…

— Почему же ты до сих пор молчала? Почему я только сейчас узнаю, что у меня, оказывается, дед был герой-разведчик, настоящий, невыдуманный Штирлиц? — с горечью спросил Нил.

— Твоя мать не знает об этом до сих пор, ей известно лишь, что ее отец погиб в самом конце войны, — с трудом произнесла бабушка. — На прощание Серов взял с меня слово, что этот разговор останется между нами, а летом пятьдесят третьего меня вызвали в Большой дом и заставили подписать бумагу о неразглашении… Так что теперь, рассказывая тебе о деде, я совершаю государственное преступление. Только мне уже все равно, .их суд мне уже не страшен…

Бабушка отвернулась, поднесла платок к глазам. Нил застыл, как громом пораженный — он и не подозревал, что она способна плакать. Он робко подошел к ней, положил руку на неожиданно хрупкое, будто птичье, плечо.

— Не надо, ба…

— Не надо чего? — Она подняла на него молодые насмешливые глаза. — Что-то разболталась я… Дедовы ордена и документы к ним лежат в сундуке, на самом дне.

Погляди, коли любопытно, назад положи и сундук запри. И смотри, язык-то не распускай, тебе еще жить тут и жить. Опять же, охотников нынче много, украдут, как ожерелье украли… Эх, чуяло мое сердце, что не ко времени Оленьке его показала…

Бабушка опустила голову на подушку и отвернулась к стене. Нил на цыпочках подошел к сундуку, стал тихо вынимать из него вещи, разглядывать по очереди и складывать на пол. Несколько афиш, высокая шляпная картонка, из которой он вынул твердый шелковый цилиндр, из цилиндра выпала черная маска, тоже обтянутая шелком. Пахнущая нафталином старинная черная крылатка. Альбом в темно-синем бархатном окладе. Плоская коробочка алой кожи с золотой застежкой, еще одна. В правой боковой стенке, оклеенной газетой военных времен, рядом с карикатурой — плачущий Гитлер играет на гармошке, а из раскрытого рта ленточкой вылетают слова: «Последний нонешний денечек» — зияла прямоугольная дыра. Нил ощупал ее неровные края пальцами, чувствуя, как краска заливает лицо…

С фамильным ожерельем у него была связана своя тайна, которая, в отличие от бабушкиной, не содержала в себе ничего героического, романтического или хотя бы достойного…

Впервые он увидел эту красивую штучку на шее матери в тот день, когда в театр нагрянула весть, что ей присвоено звание народной артистки РСФСР. Ольга Владимировна не отходила от зеркала, принимая всякие вычурные позы. Нилу это показалось нелепым, скоро наскучило, и он не выказал никакой реакции по поводу очередной маминой побрякушки. Назавтра Ольга Владимировна отбыла в Москву, в Министерство культуры, а вечером ее показали по телевизору. В большом красивом зале она лобызалась с представительным седовласым мужчиной в черном костюме, который вручил ей большой диплом и роскошный букет цветов. Еще через день мама приехала и привезла с собой несколько фотографий, деланных на торжественном банкете. На одной из них с ней танцевал человек, вручивший ей награду, — мама с гордостью сказала, что это сам министр. На открытой шее было отчетливо видно ожерелье. Увидев его, бабушка словно окаменела и строгим голосом велела маме выйти с ней в ее комнату. Они долго не возвращались, а потом мама появилась с красными, заплаканными глазами, держа в руке сафьяновый футляр…

Минуло несколько месяцев. Нил сидел на скамеечке и угрюмо ковырял палкой землю под ногами. Домой он попасть не мог — бабушка, наверное, отправилась по магазинам, а ключи он оставил в кармане зимнего пальто, из которого только вчера перелез в весеннюю шуршащую курточку, привезенную мамой из-за границы. Во дворе было скучно и пусто, возле лужи дрались за хлебную корку воробьи, и в песочнице копошилась малышня, сооружая куличики.

— А ты чего не играешь? — спросил прямо над ухом кто-то незнакомый.

Нил поднял голову и увидел мужчину лет тридцати пяти, хорошо одетого, с холодными серыми глазами.

— Это с ними, что ли? — Нил указал на песочницу.

Незнакомец опустился на скамейку рядом с ним и поддакнул:

— Мелюзга сопливая. А ты в каком классе учишься?

— В третьем.

— Большой уже. А хочешь, научу в ножички играть?

Незнакомец достал из кармана узкий складной ножик с красной ручкой, открыл и принялся ловко кидать в землю. Ножик проделывал в воздухе самые замысловатые вращения, но всегда втыкался острием. Затем незнакомец принялся кидать с каждого пальца по очереди, с ладони, с локтя, с колена — но острие постоянно входило в землю. Нил восхищенно наблюдал.

— Теперь ты попробуй.

Незнакомец протянул ножик Нилу. Тот взялся двумя пальцами за лезвие и кинул в землю, но ножик плюхнулся плашмя. Нил повторил еще и еще раз, все равно ничего не получалось. Губы непроизвольно растянулись, еще чуть-чуть — и расплачется.