Книга Смерть белой мыши - Сергей Васильевич Костин

— С чего мне начать? — сглотнув, спросил Хейно.

— С белых мышей, — посоветовал Кудинов.

— Можно только воды? — попросил парень.

— Хоть пива, — сказал Лешка, направляясь на кухню. — Да и нам не помешало бы выпить какой-нибудь отвар от простуды.

Он не знал, где искать. Я полез в шкафчик, где стояли наливки. «Ничего? А то мы действительно продрогли», — мысленно спросил я разрешения у хозяйки дома. Ведь Анна, возможно, где-то здесь, хотя и в другой реальности. А где еще ей быть, когда мы в ее гостиной держим на прицеле ее вероятных убийц?

Пока я наливал нам с Лешкой по полстакана моей любимой, из красной смородины, тот уже возвращался с кухни.

— Увижу, что хоть на миллиметр стул сдвинулся, пеняй на себя, — строго сказал он, обернувшись с порога. И пояснил для меня: — Этот, здоровый, пытался высвободиться.

Он наклонился над Хейно и осторожно поднес к его рту бутылку пива.

— Ничего, что начатая?

Потом с удовольствием отметил мои приготовления. Мы взяли с ним бокалы и приподняли их, мол, твое здоровье. А я еще посмотрел куда-то в верхний угол, как будто умершие непременно витают в воздухе.

— Ну, приступай, — разрешил мой напарник.

— Про белых мышей это я придумал, — откашливаясь, проговорил Хейно. — Мы не хотели ей зла. Ей просто нужно было продать дом и уехать отсюда.

— Но это был ее дом, — возразил я.

— Какая разница? А до этого — наш. Дедушки, потом отца. Я здесь играл маленьким, в этом доме.

— Но твой отец его продал.

— Ну да. Это-то справедливо.

— А что несправедливо? — в один голос спросили мы с Лешкой.

Хейно облизнул вновь пересохшие губы, получил еще пару глотков пива и выложил всю историю разом.

Если помните, дом в Вызу был построен перед войной неким богатым торговцем скобяными товарами. Когда летом 1940 года Прибалтика была присоединена к СССР, этого Фердинанда Пихеля с семьей отправили в Сибирь, где он и умер. Избежать депортации удалось лишь его младшему сыну Харри, который прятался в деревне. Когда пришли немцы, Харри вступил в корпус самообороны Омакайтсе — свою армию эстонцам создавать не разрешали. Дом этот ему тут же вернули, но жил он здесь мало — шла война. Потом Пихель в составе 20-й эстонской дивизии СС защищал свою страну от вторжения русских. (Хейно именно так все рассказывал: в школе ли его этому учили или потому, что он не догадывался, что мы русские). Однако ему пришлось отступать вместе с немецкими войсками, а потом уехать из Европы.

— Еще бы! — не удержался я и пояснил для Кудинова: — Он служил в карательном отряде, который уничтожал евреев по всей Восточной Европе.

— Это пропаганда, — вспыхнул юный неонацист. — Шла война, и эстонцы воевали наравне с остальными.

Теперь он знал, что мы никак не можем быть на его стороне.

— Хорошо, — примирительно сказал Лешка. — Что дальше?

Мы допили свою наливку, и я наполнил стаканы следующей, сливовой. Согреться нам так и не удалось.

— После войны дом снова реквизировали коммунисты, — сказал Хейно.

— И он достался дедушке, что было несправедливо, — уточнил я. А я-то с чего стал заводиться?

— Дедушка здесь все перестроил за свои деньги, — возразил парень. — Но все равно — по реституции дом полагалось вернуть.

— Вернуть кому? — не выдержал Кудинов.

— Харри Пихелю. — Хейно посмотрел на нас и добавил: — Он еще жив.

Последовала вторая часть разъяснений. Харри Пихель в конце войны оказался в британском секторе. Ему удалось перебраться в Латинскую Америку, в Венесуэлу, где он пустил корни и разбогател. В настоящее время восьмидесятипятилетний Пихель был владельцем многомиллионного состояния и одной из лучших коллекций искусства доколумбовой эпохи.

— Он остался эстонцем, — с гордостью сообщил Хейно. — Он уже трижды приезжал на родину и даже привез в подарок несколько экспонатов из своей коллекции.

— Разумеется, его здесь приняли как героя? — уточнил я.

— Конечно, — упрямо заявил Бейсболист. — Он — храбрый человек, который воевал за свою страну. Пусть тогда они проиграли, но сегодня все возвращается на свои места.

Мы с Лешкой переглянулись. Поняли мы с ним одновременно, но сформулировал это первым мой напарник:

— И этот Пихель захотел провести свои последние дни на родине, в доме своего детства.

Парень кивнул.

— Но почему он не попытался вернуть его по реституции? — спросил я.

Хейно замялся.

— Он считается нацистским преступником, — сообразил я. — Наверняка в списке Симона Визенталя. Так ведь?

Парень кивнул:

— Евреи никогда никому не давали жить спокойно.

Мы не собирались вступать в гуманитарные дискуссии. Парня, возможно, при рождении тащили клещами и слегка повредили.

— Почему тогда он не попытался просто выкупить дом? — спросил я. — Он же, ты говорил, не скрываясь, приезжал в Эстонию.

— Он пробовал. Я сначала просил сделать это отца, но тот не захотел. Тогда мы нашли другого человека, который предложил за дачу в итоге в два раза больше, чем она стоила. Но эта упрямая старуха не захотела продать.

Анна, Анна. Как она вспыхнула тогда, когда я позволил себе предположить, что с угрозами для ее жизни мог быть связан вполне приличный человек. Профессор консерватории, она сказала? Человек ее круга, а я, неизвестно кто и откуда взявшийся, посмел его заподозрить. Не отсеки она меня тогда, я, может, сразу взял бы правильный след. Слышите меня, Анна? Где вы там?

— «Мы нашли». Кто это мы? — тем временем продолжал допрос Кудинов.

Хейно смутился.

— Ну, мы — это группа людей, которые думают как я.

— Неонацисты, — отмел эвфемизм Лешка.

— В этом нет ничего плохого, — снова вспыхнул Хейно. — К нам относятся с презрением, потому что Гитлер войну проиграл. Если бы он ее выиграл, сейчас полмира были бы нацистами и не стыдились бы этого.

Мы с Лешкой опять переглянулись. Мне всегда хотелось залезть в голову к таким людям — что у них там происходит?

— Значит, вы подкидывали старушке дохлых мышей в надежде, что она испугается и продаст дом? — спросил Кудинов.

Хейно кивнул.

— Она не догадалась, и пару дней назад вы пришли, чтобы что?

— Мы не хотели ее убивать, — закричал Бейсболист. — Только припугнуть.

— Именно поэтому вы взяли с собой бейсбольную биту и ружье, — неумолимо уточнил я.

Парень посмотрел на меня.

— Это были вы, — дошло до него.

Я с улыбкой поклонился — чуть-чуть, едва уловимым движением головы. Улыбка моя парня испугала.