Книга Братья крови - Владислав Русанов

– В ваше время? – решил вмешаться я. – А простите за нескромный вопрос – сколько вам лет?

– В этом году девяносто семь исполнилось. Я еще не так стар.

Да, он был совершенно прав. Те-кто-меняет-обличье, как называли их некоторые народы в старину, жили долго, но все же не бесконечно, как мы, кровные братья. При разумном поведении он может протянуть еще лет двести – триста. Говорят, старейший из «Детей Протея», основатель общества, лапландский затворник Финн прожил больше тысячи лет и умер не своей смертью, а от пули солдата вермахта во Вторую мировую.

– Николя – мой частый гость, – заметила Жюстина. – Мы с ним обсуждаем план нового романа. Возможно, это будет бестселлер. Когда я растолкаю всю эту затребованную издательствами макулатуру по литературным неграм, – она подмигнула Змейке, – то сяду писать настоящую книгу.

– А мне кажется, можно не дожидаться, – вмешалась Янина. – Политический детектив, круто замешанный на мистике, да еще записанный со слов очевидца, просто обречен на успех.

– О чем вы, если не секрет? – удивился я.

– Гибель теплохода «Армения», – сказал оборотень. – Я единственный, кто уцелел в этой морской катастрофе. Больше семи тысяч эвакуированных утонуло.

– Это было в Великую Отечественную?

– Да, в сорок первом. Немцы наседали на Крым… «Хейнкель» выпустил торпеду почти в упор.

– Как же вам удалось спастись? – вмешалась Жанна.

– Элементарно… – с хитринкой протянул он. – Обернулся тюленем. Кстати, я предлагаю Жюстине еще один сюжет – поиски сокровищ с затонувшего «Черного принца». В них я тоже принимал участие. По личному распоряжению Иосифа Виссарионовича.

– Вы сотрудничали с коммунистами? – удивилась девушка.

– А почему бы и нет? Я детдомовский. Родителей не помню. Советское государство меня выкормило и воспитало. Так почему я не мог ему служить верой и правдой, как мой отец государю императору?

– Вы же не помните родителей, Николай… – укоризненно произнес я.

– Не помню – не значит, что не знаю. Правда, сведения о них я разыскал уже в семидесятые годы в архивах. Не без протекции князя Прозоровского. Мой отец – оборотень-универсал, служил в александрийских гусарах в чине ротмистра, незадолго до Первой мировой вышел в отставку, но потом вернулся в строй. Революции не принял, участвовал в Кубанском походе генерала Корнилова, который чаще называют «Первый ледяной», пропал без вести в двадцатом году, в Крыму, когда уходили войска барона Врангеля. Мать, урожденная Твардовская, происходила из старинной польской шляхты, оборотень-универсал. Погибла при странных обстоятельствах в восемнадцатом году в Петрограде. Возможно, к ее смерти причастны Охотники. Мне тогда было три года. Я удовлетворил ваше любопытство, высший Анджей?

– Извините, Николай. – Мне в самом деле стало стыдно. Десятки и сотни оборотней и вампиров сотрудничали и с коммунистами, и с нацистами, и с бонапартистами, и с роялистами… Даже с конфедератами, не побоюсь этого слова. Да с кем только не сотрудничали! Кого-то привлекала денежная выгода, кого-то дополнительная власть, кто-то шел на службу режимам просто так – со скуки. – Простите за неосторожное слово.

– Что вы, Анджей, – склонил голову оборотень. – Не стоит извиняться.

– Стоит. Вы, кстати, по материнской линии из каких Твардовских будете? Малопольских или великопольских?

– Из великопольских.

– Жаль. Кое-кого из краковских Твардовских я знал.

– Среди краковских Твардовских оборотней не было. Одни только колдуны.

– Ну да…

Я кивнул и слегка напряг память, вспоминая строки Мицкевича.

Пьют, играют, трубки курят —

Дым, веселье, кутерьма;

Шумно пляшут, балагурят,

Ходуном идет корчма!

За столом сидит Твардовский,

Подбоченясь, как паша,

И хохочет: «Я таковский!

Пой, душа! Гуляй, душа!»[80]

Все засмеялись. Настороженность, которая вдруг появилась во взгляде Пашутина, исчезла как не бывало.

Жюстина принялась рассказывать о новом проекте, запускаемом в ведущем издательстве России. По замыслу маркетологов, тысячи подростков-людей должны будут, что называется, влет расхватывать новые книги о школе, в которой опытные наставники обучают юных вампиров, готовя их к непростой взрослой жизни. На мой взгляд – полнейшая чушь, ничего общего не имеющая с устоявшейся за века традицией подготовки птенца мастером гнезда. Жанна тоже скептически фыркнула, пробормотав непонятную для меня фразу: «Гарри Поттер на новый лад…» Оборотень вежливо кивал, но не высказал ни слова одобрения. И только Янина горячо поддержала идею, заявив, что в книгоиздательском бизнесе не так важна правдивость или новизна, как умение предугадать настрой читательской аудитории. Поэтому густой замес на Хогвартской школе волшебства и вампирско-подростковой тематике Стефании Майер может дать изумительный результат, а следовательно, Жюстине как признанному мастеру мистической прозы грешно отказываться от подобного предложения, тем более что ее главная задача – придумывать яркие, запоминающиеся образы главных героев и основную сюжетную канву, а остальное с успехом наверстают молодые, настырные писатели, готовые за малую толику продать плоды своего труда.

Через полчаса я извинился и попросил Змейку вызвать такси. Пора было посетить Бестужева. Янина наотрез отказалась прибегать к услугам платных перевозчиков-людей и вызвалась отвезти меня сама.

Апартаменты князя Санкт-Петербурга разительно отличались как от вызывающе-кричаще роскошных залов князя Прозоровского, так и от подчеркнутого аскетизма обиталища Амвросия. Здесь все говорило о богатстве и власти: неимоверно дорогие картины, авторской работы мебель из красного дерева, подлинные гобелены фламандских мастериц семнадцатого века, начищенная бронза и золото. Но подобраны все эти аксессуары были столь искусно, что в глазах стороннего наблюдателя складывались в единую гармоничную картинку и казались едва ли не скромными. Где-то я слышал байку, как отозвался один из современный русских нуворишей об Эрмитаже: «Бедненько, но чистенько». Так вот, тайный дворец князя Бестужева я сравнил бы с Эрмитажем, но всякий несведущий в истинной ценности произведений искусства просто пожал бы плечами.

Иногда я задумывался, чей талант стоит благодарить за этот праздник изысканного вкуса и гармонии. И все чаще приходил к ответу, что Сергей Александрович, хоть и весьма тонко образованный и обладающий чувством прекрасного вампир, не смог бы создать его в одиночку без Лауры Габриели. Почему? Не знаю, но что-то подсказывало – не мужских рук это дело.

Слуга крови в строгом смокинге, глядя печальными глазами пса, лишившегося хозяина, объявил мне еще в приемной, что его светлость изволит отсутствовать. Но если гостю из дружественной Малороссии будет угодно, то его примет ее светлость – княгиня Лаура.