Книга Между Амуром и Невой - Николай Свечин

Вскоре сыщик добрался до городской окраины. В отличие от Кары, облепленной погаными и опасными слободами, Желтуга сформировалась как единое целое. Кончалась идущая от центральной площади улица, и начиналась степь. Вдали виднелось несколько групп строений — это были старательские артели, обособившиеся на разрабатываемых ими участках. По словам Фашши, отделялись обычно чилийцы и аргентинцы; европейцы и азиаты предпочитали жить в «столице». Правда, китайцы основали собственный квартал, один из самых густозаселенных. На севере дома выходили прямо на берег реки, и кое-где, не смотря на субботу, сидели люди с лотками. Четверо ражих ирланцев с руганью подняли из воды большой жестяной ящик с гофрированным поддоном, не менее трех саженей в длину, и принялись сливать из него ртуть в подставленное сито; когда слили всё во флягу, на сите отложилось несколько унций золотого песка…

Рядом со старателями мирно располагались компании с выпивкой и закуской, играла губная гармоника, горели костерки. Тут же киргизы поили верблюдов — этих огромных животных в городе было больше, чем лошадей. Глазея по сторонам, Лыков чуть не провалился в узкий глубокий шурф; оттуда, из-под земли, ему крикнули что-то грубое на незнакомом языке. Присмотревшись, Алексей увидел, что целые горы нарытого грунта густо разбросаны вокруг: это разрабатывались подземные золотые жилы. Бамбуковые колышки указывали их залегание и обозначали также участки; ширина последних была около пяти саженей, а длина более пятидесяти, и колышки уходили далеко к горизонту.

Общее впечатление от «Китайской Калифорнии» было удивительное. Огромная толпа всякого сброда, съехавшегося со всего света, добывает золото — источник раздоров и преступлений — и при этом город живет спокойной и веселой жизнью! Такого ощущения личной безопасности Лыков не испытывал даже в Санкт-Петербурге. Руперт подтвердил давеча, что за нарушение законов в Желтуге было казнено менее десяти воров и убийц, и этого оказалось достаточно: во всем городе нет теперь замков!

Полюбовавшись своеобразным манчжурским пейзажем, Алексей вернулся обратно на Орлиное поле и, как тут же выяснилось, очень вовремя. Большая толпа, человек в двести, сгрудилась перед правительственным сараем; над ней, как каланча, возвышался Павел Прокудин и, агрессивно жестикулируя, кого-то обличал. Народ одобрительно ревел на двадцати языках сразу; в частности, слышалось родное «мать его ети» и «налить, как богатому».

Встревоженный Алексей протолкался внутрь и обнаружил там Челубея, затравленно озиравшегося в этой враждебной ему толпе. Его обступили со всех сторон, толкали и обзывали. Лыков вслушался в речь Прокудина:

— …Весь день ходит, вынюхивает, выспрашивает, и всё об одном: а сколько здесь золота, и какие его запасы, и сколько за год добываете? Зачем ему это знать? А я вам отвечу: этот человек — шпион!

— Шпиён, как есть шпиён! — заорали вокруг сразу несколько человек. — Вишь какой чистый стоит, не нам чета! На головы наши грешные хочет царско войско наслать, и нас обрат в каторгу упечь!

— Товарищи! Смерть шпиону! — рявкнул на всю площадь министр внутренних дел.

— Смерть, смерть яму! — подхватила охотно толпа, и старатели кинулись было к Недашевскому, но Прокудин остановил их.

— Стойте, товарищи. Так будет совсем уж не по закону. Дадим ему шанс. Пусть этот гнус дерется со мной один на один до смерти. А? Кто кого.

— Ха-ха! — рассмеялись желтугинцы. — Это рази шанс — с тобой, иродом, один на один сражаться! Тут надо двадцать человеков с топорами, вот тогда у них будет шанс… А впрочем, что ж; нам развлечение, а шпиёну наказание. Валяй. Подеритесь, ребята!

Челубей пытался что-то объяснить, но толпе уже хотелось зрелища. «Шпиёна» вытолкнули в середину круга, и Пашка пошёл прямо на него с застывшим и страшным лицом. Вдруг несколько самых шумных горлодеров разлетелись в стороны, как кегли, и внутрь, злой и сосредоточенный, шагнул Лыков.

— Ты вот что, министр хренов, — ткнул он пальцем в Прокудина, — больно шустёр ярлыки наклеивать. Ежели Челубей шпион, то и я, значит, тоже шпион. А подерись-ка сначала со мной; может, просветление испытаешь?

Пашка внимательно осмотрел Лыкова и презрительно хмыкнул с высоты своего роста:

— Ты-то куда лезешь, сморчок неудельный? Мне с тобой драться интереса нет. Мелковат ты для меня.

Алексей, не обращая на его слова никакого внимания, загородил собой бледного, растерявшегося Челубея, снял с себя сюртук и отдал держать ему. Потом развернулся лицом к противнику и сказал:

— Хорош болтать. Бьемся!

Толпе вокруг было без разницы, кого из двоих чужаков Пашка-министр порвет первым. Гигант же осекся, задумался — убивать Лыкова ему явно не хотелось. Но было уже поздно; он кивнул головой и сказал только:

— Ты сам напросился.

Прокудин тоже скинул жилетку и принялся медленно засучивать рукава. Выражение лица он сменил теперь на звериное — авось противник испугается. Но Лыков стоял равнодушный и ожидал начала боя. Драться с желтугинским геркулесом не входило в его планы, но Челубея нужно было выручать. Разумеется, и речи не могло быть о битве «до смерти», и приходилось поэтому обдумывать тактику.

Прокудин как соперник его не смущал: тут всё было ясно заранее. Лыков брал уроки борьбы у самих братьев Медведевых, и понимал уже кухню этого действа. Борцы называют подобных бугаёв «апостолами»: огромная мышечная масса, фактура, кураж — и полная беспомощность перед подготовленным к бою человеком… Очень любят профессиональные борцы класть таких дурачков в начале турнира: публика ожидает долгой и трудной схватки, рукоплещет, беснуется, восхищается победителем — то, что нужно! Ей невдомёк, что без знания техники борьбы, при общем приблизительном равенстве физической силы «апостол» обречён. Позорить Пашку по полной программе всё ж таки нельзя — обидится и станет врагом, размышлял Алексей; но и театр перед этой братией разводить не годится. Вырубать надо с одного удара, но этим и ограничиться. Гортань? Легко ошибиться и убить магистра химии… Пах? Некрасиво как-то. Барон Витька научил его одному хорошему удару в сердце, но он тоже смертельный. Сместить чуть влево-вниз и бить поддых? Пожалуй, да…

Прокудин закончил, наконец, с рукавами, и попёр без разговоров вперед. Совсем бестолковый; надо бы его предупредить потом, что ли…

— Давай, Пашка! Отвесь по нашенски, по желтугински! — радостно заорали старатели. Из-за их спин — приметил Алексей — осторожно высовывался президент Фашши.

Министр быстро сблизился с Лыковым, выдохнул мощное «хе!», и ударил. Лыков отступил на шаг; огромный кулак долетел до его носа и замер в полувершке. Снова удар — он ушёл влево. Прямой, затем попытка шлёпнуть сверху по темени, левый боковой… Огромный детина, кряхтя от усилий, молотил воздух. Алексей делал едва заметное движение головой или корпусом, и пашкин кулак пролетал мимо. Прокудин совсем рассвирипел, ломанулся на противника, как медведь, опустился даже до удара ногой. Публика начала улюлюкать — их боец становился уже смешон. Пора!

Лыков нырнул под очередной удар правой и левым кулаком, в три четверти силы, с разворота ткнул Пашку в солнечное сплетение. Тот застыл на миг, потом сломался в поясе, затем в коленях и огромным валуном рухнул к ногам Алексея.