Книга Потерянные души - Поппи З. Брайт

Кристиан поднял голову и посмотрел на луну. Она была почти полной. Ее свет был ярким – резал глаза. Кристиан зажмурился, но все равно продолжал видеть луну – ее серебряный отпечаток на внутренней стороне век. Луна светила на всех, кто присутствовал здесь, – на Стивена, который лежал, уронив голову на колени Духа, злой, раненный, сломленный; на Зиллаха, обнимающего своего ребенка, который, казалось, заснул у него в руках; на Молоху с Твигом, которые продолжали шептаться, склонившись друг к другу.

И на Энн. На Энн, которая стояла одна под луной. Густая сперма Зиллаха медленно текла у нее по бедрам.

Но сперма вытекла не вся. Внутри у Энн, в самых глубинах ее естества – где все было влажным и алым, – две крошечные клеточки сцепились друг с другом, и там зародилась жизнь. Микроскопический сгусток плоти, наполовину человеческой, наполовину чужой. Единокровный брат Никто. Или его единокровная сестра.

Стив вздрогнул и снова замер. Дух беспомощно погладил его по волосам. Никто застонал в объятиях отца – он потихонечку выходил из шокового состояния. Луна светила на небе, и Кристиан смотрел на нее. А крошечная капля плоти в утробе у Энн уже начала расти.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

21

Ночь.

Густая зеленая ночь. Ветви сосен склоняются низко над гравиевой дорожкой. Умирающая трава. Мусор в придорожных канавах. Коварная ядовитая ночь в пышных зарослях последних октябрьских пуэрарий. Через месяц вся пуэрария высохнет и станет похожей на ломкое бурое покрывало, наброшенное на деревья. Но сейчас она еще извивается под луной – сочная, зеленая, живая.

Зеленая ночь.

Скрипичная улица.

Трейлер на бетонных блоках, серебряный «шевроле-белэр» и пыльный черный фургончик припаркованы на грязном дворе, заросшем сорняками. За трейлером – непролазные заросли диких роз, чьи кружевные цветы должны продержаться до самого ноября. Дикие розы неприхотливы.

Никто знал, что если повернуть голову, то в окне спальни будет видна колючая гравюра – розовые кусты на фоне ночного неба. Но ему не хочется шевелиться. Он лежит неподвижно, вытянувшись на постели Кристиана. И только его пальцы лениво перебирают сверкающие черные волосы Кристиана и рассеянно гладят его по спине.

Кристиан вздохнул и пододвинулся ближе. Уткнулся лицом Никто в шею. Никто почувствовал крошечную вспышку боли, когда Кристиан прокусил ему кожу.

Он знал, что Кристиан будет осторожен. Что Кристиан не сделает ему больно, что он только попробует его кровь. Немножко. Совсем чуть-чуть. Чтобы только почувствовать вкус. Сейчас они не кормились – они занимались любовью. Кристиан гладил бедра Никто, как будто впитывая ладонями тепло и мягкость его кожи. И все-таки Никто видел его клыки. Они были такие красивые. Он завидовал Кристиану и жалел, что он не родился несколько веков назад – еще до того, как у его расы начались необратимые физические изменения, продиктованные необходимостью приспособиться к жизни среди людей. Но каждую ночь оставаться трезвым… это была слишком высокая цена даже за такие роскошные клыки, которые изгибались под верхней губой, как два полумесяца из слоновой кости.

Сначала клыки Кристиана едва доставали до нижней губы. Но потом они как-то неуловимо выросли. Никто все время смотрел Кристиану в рот, но не заметил, когда они выросли. Просто вдруг они стали гораздо длиннее – как две изогнутые иголки, серебристо-белые и блестящие. Когда Кристиан целовал Никто, тот чувствовал, как клыки давят ему на губы, и когда Кристиан наконец оторвался, Никто почувствовал во рту вкус крови.

Кристиан прокусил горло Никто так же нежно и осторожно, как наркоман вводит иглу в исколотую вену. Но Никто все равно затаил дыхание и поежился от холодной и утонченной боли. А потом он почувствовал, как Кристиан слизывает его кровь языком. Совсем не так, как Зиллах. По-другому. Нежнее, медленнее и не так уверенно.

Наконец Кристиан оторвался от горла Никто, и кровь, щекочась, потекла по его груди и пролилась на белую простыню. Только тогда Никто понял, что он по-прежнему не дышит. Он с шумом выдохнул воздух. Чего он испугался? Кристиан не причинил бы ему никакого вреда. Они с ним одной крови.

Но ему все равно не хотелось поворачивать голову.

– Никто, – простонал Кристиан. Дуновение гаснущего восторга, порожденного запахом крови. – О, Никто. Как мне хочется разорвать тебе горло.

– Спасибо, – сказал Никто, потому что это был комплимент. – Расскажи мне еще про Джесси.

Кристиан вздохнул.

– Ты на нее очень похож. Те же огромные черные глаза. Тот же заостренный подбородок. То же внимательное молчание.

– Ты… э… вы с ней трахались?

Секундная пауза, а потом:

– Да. Много раз. В жаркое новоорлеанское лето.

– Ей было шестнадцать, – задумчиво проговорил Никто.

– Ну да, примерно.

– На год старше меня.

– Да.

– А тебе сколько лет было?

Снова пауза.

– Триста шестьдесят восемь.

Никто хотел рассмеяться, но не смог. При одной только мысли о том, что он лежит радом с таким древним существом, которое только что выпило его крови, с которым он целовался… нет, он не мог рассмеяться. Он был совершенно подавлен грузом всех этих лет – пусть даже и прожитых кем-то другим. Интересно, а как это выдерживает Кристиан? Триста шестьдесят восемь лет впечатлений и чувств… это, наверное, невыносимо. Может быть, Кристиан разучился чувствовать? Или просто не разрешает себе чувствовать… Может быть, он теперь смотрит на мир с позиций стороннего наблюдателя и отказывает себе в радости, чтобы не чувствовать боли всех этих лет?

Никто вжался лицом в подушку. В глазах стояли горячие слезы. Он поцеловал Кристиана в горло, потом – в губы. Теперь это были самые обычные губы, холодные губы… и только на языке еще чувствовался густой темный вкус. Два его верхних передних зуба были необычно острыми… но Кристиан улыбался нечасто. Так что вполне вероятно, что никто и не замечал этих зубов.

– И я проживу так же долго? – спросил Никто.

– Может быть. Если будешь умнее Молохи и Твига и осторожнее Зиллаха. – Кристиан погладил Никто по волосам. – У корней уже виден твой настоящий цвет. Золотисто-каштановый. Когда ты был маленьким, у тебя были такие волосы.

– Надо покраситься. – Никто рассеянно провел пальцами по пряди своих волос и сунул ее в рот.

Петом он собрался с духом и спросил:

– А как это – жить так долго?

Кристиан не ответил. Он посмотрел в окно и сказал:

– Мне пора. Мне надо быть в клубе в одиннадцать.

Никто хотелось обнять Кристиана, забрать у него эти годы, хоть что-нибудь для него сделать.