Книга Ночная дорога - Кристин Ханна

— Я стану отцом, — сказал Зак. — Я уйду из колледжа и вернусь домой.

У Джуд перехватило дыхание. Неужели это происходит в реальности?!

— Зак, — взмолилась она, — подумай о своем будущем…

— Все решено, ма, — сказал он. — Вы мне поможете?

— Конечно, поможем, — ответил Майлс. — Продолжай учиться, мы найдем выход.

Тут закашлял Скот, и все трое посмотрели на него.

— Лекси подумала, что Зак именно так отреагирует, а может быть, она всего лишь надеялась. Как бы там ни было, она попросила меня составить черновик документов на опекунство. От вас она просит всего две вещи. Она не хочет, чтобы ребенок узнал, что его мать в тюрьме. Это должно навсегда остаться для него тайной. Более того, она предложила, чтобы вы сказали ему, что она… умерла. — Адвокат помолчал, глядя на Зака. — И она хочет передать ребенка лично вам, Зак. Только вам. Так что вам придется приехать в больницу сразу после родов.

Джуд резко повернулась и пошла прочь. У себя в спальне она приняла три — нет, четыре — таблетки снотворного и забралась в постель. Она лежала, дрожа, и молилась, чтобы они подействовали скорее, но пока сон не пришел, она пыталась представить себе этого ребенка, ее внука; и перед ее мысленным взором возникла крошечная копия Мии, с волосиками пшеничного цвета и зелеными глазками.

Разве сможет она смотреть на такого малыша и чувствовать что-то, кроме собственной потери?

* * *

Лекси была в тюремной столовой, когда начались первые схватки. Она вцепилась в руку Тамики, с силой сжала.

— О боже, — пробормотала она, когда боль отступила. — И так будет все время?

— Будет еще хуже. — Тамика повела ее через переполненную столовую к одной из надзирательниц, стоявших у двери. — У этой девочки начались роды.

Женщина кивнула, передала новость по рации кому-то еще, а затем велела возвращаться в камеру.

— За тобой придут, Бейл.

Лекси дала себя увести. В камере она свернулась калачиком на нижней койке Тамики и терпела усиливающиеся схватки. Тамика гладила ее по голове и рассказывала забавные истории из своей жизни. Лекси пыталась слушать и вежливо реагировать, но боль становилась сильнее, а промежутки между схватками сокращались.

— Я… больше… не могу… Как женщины это терпят?

— Лекси Бейл!

Она услышала свое имя сквозь туман боли, а когда боль отпустила, взглянула, кто ее окликнул.

Оказалось, пришла Мириам Юнго, тюремный врач.

— Я слышала, одному ребенку не терпится появиться на свет и начать играть.

— Наркоз, — попросила Лекси, — дайте наркоз.

Доктор Юнго улыбнулась.

— А может быть, я все-таки для начала тебя осмотрю?

— Ну да, — сказала Лекси, — валяйте.

На все, что происходило потом, Лекси почти не реагировала. Наверное, это было даже к лучшему. Сначала подвергли осмотру ее таз, за чем могла наблюдать любая заключенная, проходящая мимо камеры, потом ее раздели и обыскали в приемной (чтобы удостовериться, что она не пытается вынести что-то из тюрьмы в своей утробе — ха!), после чего на нее вновь нацепили кандалы и наручники.

Она не расслабилась, пока не оказалась на каталке в машине «скорой помощи», пристегнутая к металлическим поручням.

— Можно, со мной поедет Тамика? Пожалуйста! Она нужна мне в больнице, — бормотала Лекси между схватками.

Никто ей не отвечал, а когда начался новый приступ боли, она позабыла обо всем остальном. К тому времени, когда ее привезли в больницу, схватки настолько участились, что ей казалось, будто она попала на ринг, где проводятся бои без правил. Ее отвезли в отдельную палату, поставили охрану внутри и снаружи. Ей хотелось перевернуться на бок, пройтись или просто сесть, но ничего этого она не могла сделать. Мешали наручники, пристегнутые к кровати с одной стороны — кисть и щиколотка. А еще ей отказались дать наркоз — мол, слишком поздно. Почему поздно, она так и не поняла, чтоб им всем провалиться.

Снова ударила боль, еще сильнее, чем прежде. Лекси закричала в голос, живот напрягся, и она решила, что сейчас умрет.

Когда схватки пошли на убыль, она приподнялась и обратилась к надзирательнице:

— Пожалуйста, позовите сестру или врача. Что-то идет не так. Я точно знаю. Уж очень сильно болит. Прошу вас. — Она пыхтела, стараясь не расплакаться.

— В мои обязанности это…

— Пожалуйста, — молила Лекси. — Пожалуйста.

Надзирательница посмотрела на Лекси, прищурившись. Непонятно, что она там увидела: то ли убийцу, прикованную цепями к кровати, то ли совсем юную девочку, дававшую жизнь ребенку, которого, скорее всего, никогда не увидит.

— Сейчас проверю, — сказала она и вышла.

Лекси откинулась на подушки. Она хотела быть сильной, но никогда прежде не чувствовала себя такой одинокой. Ей нужна была рядом тетя Ева, или Тамика, или Зак, или Миа.

Начался очередной приступ. Лекси напряглась, стараясь вырваться из оков, и холодный металл врезался ей в руку и ногу. Потом все прошло.

Обмякнув на подушках, она выдохнула. Тело чуть ли не выкрутили, словно тряпку.

Она потрогала живот и почувствовала под рукой ребенка, который извивался, будто пытался найти свой путь из этой боли.

— Все хорошо, малышка. С нами будет все хорошо.

Она крепко зажмурилась, пытаясь представить ребенка внутри себя. Много месяцев, лежа на своей одинокой тюремной кровати, она мечтала о нем, и в этих мечтах всегда была девочка.

Когда боль вернулась, Лекси закричала, уверенная на этот раз, что живот у нее лопнет, как в той сцене из фильма «Чужой». Она продолжала кричать, когда в палату вошли врач и медсестра.

— Прикована к кровати? Где мы находимся, в средневековой Франции? Отстегните ее немедленно.

— Простите, доктор, но я не могу этого сделать, — сказала надзирательница. Вид у нее был виноватый.

— Привет, Лекси. Я доктор Фарст, — сказал он, подходя к кровати.

— П-привет, — сказала она. — Кажется, я умираю. Дети всегда разрывают живот пополам?

Врач улыбнулся:

— Это тебе кажется. Сейчас я тебя осмотрю.

— Ладно.

Он завернул на ней рубаху и встал между ног роженицы.

— Вы уже видите ее? А-а-а… — Лекси снова выгнулась дугой от боли.

— Ладно, Алекса, похоже, кто-то готов родиться. Когда я велю тебе тужиться, постарайся изо всех сил.

Лекси так устала, что едва могла пошевелить пальцем.

— А как это, тужиться?

— Как бывает, если у тебя запор, а ты хочешь освободиться.

— Ага.

— Итак, Алекса, тужься.