Книга Игры патриотов - Том Клэнси

— Американское посольство, — услышал он голос оператора.

— Мистера Мюррея, пожалуйста.

— Минуточку.

Через пятнадцать секунд Джек услышал:

— Не отвечает. Мистер Мюррей ушёл домой… Хотя нет, извините, — его нет в городе, и не будет до конца недели. Что-то передать ему?

Джек нахмурился.

— Спасибо, ничего. Я позвоню на следующей неделе.

Робби не спускал с него глаз. Джек барабанил пальцами по телефонной трубке — перед ним вновь стояло лицо Сина Миллера. «Он за три тысячи миль отсюда, Джек», — сказал он себе.

— Эй, — окликнул его Робби.

— Я, кажется, никогда не рассказывал тебе о том типе, которого я поймал?

— Которого они освободили? Который был по телевизору?

— Роб, ты встречал кого-нибудь?.. Как бы это сказать? Кого-нибудь, кого ты просто автоматически боишься?

— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил Робби, чтобы избежать ответа. Он не знал, как ответить на такой вопрос. Будучи пилотом, он знал, что такое страх, но с ним можно было справиться, на то у него и был опыт.

В его мире страх не был связан с угрозой от людей.

— Во время суда я посмотрел на него и понял…

— Он — террорист, убийца. Это бы и меня вывело из себя, — Джексон встал со стула и выглянул в окно. — Боже, и таких-то они называют профессионалами? Вот я — да, профессионал. Я придерживаюсь правил поведения, я тренируюсь, я следую стандартам и правилам.

— Они действительно умеют делать то, что делают, — тихо выговорил Джек. — Именно поэтому они опасны. А эта АОО непредсказуема. Дэн Мюррей так и сказал мне.

Джексон отошёл от окна.

— Пойдём — я тебя познакомлю кое с кем.

— С кем?

— Пойдём. Не спрашивай, — в голосе Джексона прозвенели командирские нотки.

И жест, каким он надел свою офицерскую белую фуражку, тоже был по-военному чёток.

Они спустились по лестнице и зашагали мимо часовни и массивного, как тюремный комплекс, здания Банкрофт-холл. Эта часть территории Академии не нравилась Райану. Они шли молча. Курсанты то и дело отдавали честь Джексону, и он отвечал им с некоторым шиком. Минут через пять они подошли к огромному зданию из мрамора и стекла — совершенно непохожему на Банкрофт-холл. Это здание называлось Ле-Жён. В вестибюле мимо них прошла ватага курсантов в спортивных костюмах. Вслед за Робби Джек спустился в подвальный этаж. Покрутившись там, они в конце концов очутились в тускло освещённом коридоре — впереди был тупик.

Райану послышался пистолетный выстрел — так оно и оказалось, когда Джесон толкнул тяжёлую металлическую дверь, и они вошли в зал для стрельбы. Там был только один человек — он стоял, вытянув вперёд руку с пистолетом.

Сержант Ной Брекенридж был воплощением идеального сержанта морской пехоты.

Метр восемьдесят семь, восемьдесят килограммов, жиру ровно столько, сколько в тех двух сосисках, которые он умял на завтрак. На нём была безрукавка цвета хаки. Райану приходилось видеть Брекенриджа, человека известного в Академии, хотя знаком с ним он не был. За двадцать восемь лет службы Брекенридж был везде, где только мог быть морской пехотинец и участвовал во всём, в чём только мог участвовать морской пехотинец. Грудь его украшали пять рядов наград, почётнейшей из которых был Военно-морской крест, полученный им во Вьетнаме.

Кроме наградных ленточек, были у него и медали за мастерство в стрельбе, самой скромной из которых была Медаль Мастера. Каждый год он участвовал во всеамериканском чемпионате, и дважды выигрывал Кубок Президента по стрельбе из 45-миллиметрового кольта. Его ботинки ослепительно сияли. Волосы были коротко подстрижены; если в них и была седина, с первого взгляда её не было видно. В Академии он был инструктором по стрельбе в звании дивизионного сержанта.

Говорили, что года через два, когда исполнится тридцать лет его службы, он станет начальником корпуса. Его присутствие в Аннаполисе не было случайным.

Даже то, как он шагал по территории Академии, было красноречивым вызовом любому курсанту, ещё не определившему, какую карьеру ему избрать. Вся его манера вести себя как бы говорила: «И не думай стать офицером морской пехоты, если не сумеешь командовать таким человеком, как я». Это был вызов сильнейшего свойства, и мало кто из курсантов мог отмахнуться от него. Формально наряд морской пехоты, дежуривший на территории Академии вместе с гражданской охраной, был под командованием капитана. На деле же, как это частенько бывает в морской пехоте, капитан был достаточно умён, чтобы во всём полагаться на Брекенриджа.

Традиции морской пехоты хранятся и передаются молодёжи не столько офицерским, сколько сержантским составом.

Райан с Джексоном смотрели, как сержант извлёк из ящика очередной пистолет, всадил в него обойму, сделал два выстрела и приник к оптическому прибору, проверяя, что там с мишенью. Затем он, нахмурившись, вытащил из кармана рубашки крохотную отвёртку и что-то там поковырялся с мушкой. Ещё два выстрела, проверка, и снова — отвёртка. Опять два выстрела. Теперь пистолет был пристрелян, и Брекенридж положил его назад, в ящик.

— Как дела, Пушка? — спросил Робби.

— Добрый день, лейтенант, — дружелюбно отозвался Брекенридж. Голос его, в котором ощущался акцент уроженца южной части Миссисипи, мягко пролился на холод цементного пола. — Как у вас?

— Жаловаться не на что. Я привёл человека — хочу, чтобы вы познакомились. Это Джек Райан.

Они обменялись рукопожатием. В отличие от Скипа Тайлера, Брекенридж знал собственную силу и умел контролировать её.

— Привет. Я знаю, вы тот, про кого писали в газетах, — Брекенридж изучающе уставился на Райана.

— Верно.

— Рад познакомиться, сэр. Я знаю парня, который муштровал вас в Куантико.

Райан рассмеялся.

— Как он поживает, Сын Конго?

— Теперь он в отставке. У него магазин спорттоваров в Роаноке. Он вас помнит. Говорит, что для студента колледжа вы были довольно толковым парнем. Судя по газетам, вы помните кое-что из того, чему он вас натаскивал, — в глазах Брекенриджа светилось приятное удовлетворение, словно лондонское «приключение» Райана было очередным доказательством, что морская пехота, которой он посвятил свою жизнь, — штука и в самом деле кое-что значащая. Он это и без того знал, но всё же случаи, вроде этого, ещё более укрепляли его приверженность службе. — Если газеты ничего не переврали, вы, лейтенант, действовали как надо.

— Ну, не так уж и хорошо, сержант.

— Пушка, — поправил тот. — Все зовут меня Пушкой.

— Когда всё кончилось, — продолжал Райан, — я дрожал, как детская погремушка.

Это Брекенриджу понравилось.

— Сэр, так со всеми, черт побери. Важно, чтобы дело было сделано. Что потом — не считается. Ну, так чем я могу быть вам полезен, джентльмены? Может, хотите — от нечего делать — пострелять для практики?