Книга Все ради любви - Кристин Ханна

Елка, лежавшая на крыше, показалась ей огромной.

Ну и ладно!

Взяв в гараже старые отцовские рабочие перчатки, Энджи принялась снимать елку. Она успела дважды поскользнуться и упасть, один раз оцарапать нос торчащей веткой и содрать краску с машины, прежде чем распутала веревку и стащила деревце на землю. Крепко держа его за ствол, она пошла к дому. Уже у крыльца она услышала шум подъезжающей машины, а потом по ней скользнули лучи от фар, и в их свете снежинки на мгновение показались крохотными шариками, летящими в воздухе.

Энджи положила на землю елку и выпрямилась. Это наверняка Мира. Приехала помогать наряжать елку.

Сестры!

— Эй, — воскликнула Энджи, — выключи фары, ты слепишь меня.

Однако фары продолжали светить. Водительская дверь открылась, и из салона вырвался голос Мика Джаггера.

— Мира? — забеспокоилась Энджи, поняв, что из машины кто-то вышел, и попятилась. Она сразу подумала о том, что дом стоит изолированно и на помощь звать некого.

Кто-то шел по направлению к дому, под подошвами скрипел снег. Разглядев наконец подошедшего, она ахнула:

— Конлан!

Он подошел почти вплотную, и она ощутила тепло его дыхания.

— Привет, Энджи.

Она не знала, что сказать. Когда-то они не могли наговориться, слова лились из них потоком. Но спустя какое-то время этот поток стал иссякать. Энджи опять вспомнились слова Дайаны: «Дважды в этом году я видела, как он плачет в своем кабинете».

Если он действительно так тосковал по своей жене, что на это можно сказать?

— Рада видеть тебя…

— Замечательный вечер…

Они заговорили практически одновременно, потом смущенно рассмеялись и снова умолкли. Энджи ждала, что Конлан нарушит тишину, но он молчал.

— Я как раз собиралась ставить елку.

— Вижу.

— А ты уже поставил елку?

— Нет.

Увидев, как он погрустнел, она тут же пожалела о своем вопросе.

— Полагаю, у тебя нет желания помочь мне занести ее в дом?

— Я предпочел бы понаблюдать, как это делаешь ты.

— У тебя рост под сто девяносто, а у меня всего сто шестьдесят пять. Так что бери елку и неси ее в дом.

Конлан рассмеялся и взвалил елку на плечо.

Энджи, освободившись от ноши, легко взбежала на крыльцо, чтобы открыть ему дверь.

— Держись левее, — подсказала она, придерживая дверь.

Конлан что-то проворчал, сдвинулся влево и протиснулся в дверной проем.

Энджи ужасно заволновалась, но всеми силами старалась не выдать своих чувств.

Когда елка была установлена в подставку и заняла свое место, Энджи бросила: «Сейчас принесу вино» — и убежала на кухню. Оказавшись одна, она тяжело оперлась на стойку. Как же больно смотреть на него!

Наполнив два бокала вином — его любимым, — она вернулась в гостиную. Конлан стоял у камина. В черном пуловере, в потертых джинсах «Ливайс», с темными, почти черными волосами, которые давно нуждались в стрижке, он напоминал скорее состарившуюся рок-звезду, чем опытнейшего репортера.

— Итак, — заговорил он, принимая у нее бокал и усаживаясь на диван, — я мог бы тебе сказать, что случайно ехал мимо и решил заглянуть.

— А я могла бы рассказать, что мне совершенно безразлично, как ты оказался здесь.

Энджи села напротив него, и они повели осторожный разговор ни о чем. Энджи успела выпить три бокала, когда Конлан наконец-то собрался с духом и отважился подойти к главному:

— Зачем ты приезжала в офис?

Существовало множество вариантов ответа на этот вопрос. Только сначала Энджи надо было для себя решить, как далеко она хочет зайти. Долгие годы она скармливала Конлану полуправду, а начала с того, что стала защищать его от плохих новостей. Однако этот путь оказался скользким, она рухнула и кубарем покатилась вниз. Закончила она тем, что стала защищать саму себя. Чем сильнее болело у нее сердце, тем глубже она уходила в себя. Пока однажды не обнаружила, что она одна.

— Я соскучилась по тебе, — ответила Энджи.

— Что это значит?

— А ты по мне не скучал?

— Просто не верится, что ты спрашиваешь меня об этом.

Энджи встала и подошла к нему.

— Вот так?

Она встала на колени перед ним, и их лица оказались на одном уровне. Она заглянула в его голубые глаза, вспоминая, как ей нравилось смотреть в них и видеть свое отражение.

— Я обезумела, — произнесла она, повторяя слова, которые много месяцев назад сказала ему в детской.

— А сейчас ты в здравом уме?

Звуки его голоса подняли в ней новую волну воспоминаний.

— «В здравом уме» — это слишком по-взрослому. Но мне значительно лучше. Я почти смирилась.

— Энджи, ты пугаешь меня, — тихо произнес Конлан.

— Почему?

— Ты разбила мне сердце.

Она подалась к нему и прошептала:

— Не бойся.

22

Энджи забыла, каково это, когда тебя страстно целуют. Она снова чувствовала себя как в юности, нет, даже лучше, потому что сейчас не испытывала ни тоски, ни страха, ни отчаяния, присущих юности. Она просто ощущала, как силы вливаются в нее, пробуждая ее тело и наполняя всю ее радостью.

Конлан оторвался от нее.

Энджи в недоумении посмотрела на него. Она вся горела от желания.

— Кон?

Им тоже владело желание, она поняла это по тому, как потемнели его глаза. На мгновение он поддался своей страсти, но все же решил перебраться на менее опасную территорию.

— Я любил тебя, — произнес он.

Если ее воспоминания и были скрыты под пеленой, эта фраза, сказанная в прошедшем времени, сорвала ее. Этими тремя словами он обнажил свою душу и передал ей все, что было для него важно.

Энджи взяла его за руку. Конлан вздрогнул и попытался высвободить руку, но она не отпустила. На его лице было написано смятение. Но Энджи разглядела и то, что было спрятано под покровом обиды и разочарования. И надежда вспыхнула в ней с новой силой.

— Поговори со мной, — попросила она. Энджи хорошо помнила, что сама подтолкнула его к другому — не разговаривать с ней. За те месяцы, что прошли со смерти Софи, она стала такой хрупкой, что он научился окружать ее молчанием. Сейчас Конлан боялся своих чувств к ней, боялся, что ее ранимость по-прежнему живет в ней, вытесняя и ее любовь, и его самого.

— Что изменилось?

— В каком смысле?

— Нашей любви тебе было недостаточно.