Книга Смерть эксперта-свидетеля - Филлис Дороти Джеймс

– Женщины-полицейские и полицейские вообще никогда не делают вид, что просто пришли навестить кого-то. Никто ведь нам бы и не поверил, правда?

Они вместе повернули и пошли к дому. Девочка сказала:

– А вы выясните, кто убил доктора Лорримера?

– Надеюсь. Думаю, да.

– И тогда что с ним будет? С убийцей то есть?

– Он предстанет перед судом магистратов.[46]Если там решат, что доказательств достаточно, его передадут в Королевский суд, там его будут судить.

– А потом?

– Если его признают виновным в убийстве, судья вынесет приговор о предусмотренном законом наказании – пожизненном заключении. Это означает, что он будет долго сидеть в тюрьме, лет десять или больше.

– Но это же глупо! Это же ничего не исправит. Не вернет доктора Лорримера.

– Это ничего не исправит, но это не глупо. Жизнь – наивысшая ценность для большинства из нас. Даже те, у кого, кроме жизни, почти ничего нет, и то хотят прожить ее до естественного конца. И никто не имеет права отнять ее у них.

– Вы так говорите, будто жизнь – что-то вроде мячика моего брата. Если у Уильяма мячик отнять, он будет знать, чего он лишился. А доктор Лорример даже не знает, что он что-то потерял.

– Он потерял все те годы, которые мог бы прожить.

– Это все равно, что отнять мячик, который Уильям мог бы иметь. Это ровно ничего не значит. Просто слова. Предположим, он должен был так и так умереть на будущей неделе. Тогда он потерял бы всего семь дней. Нельзя сажать человека в тюрьму на десять лет за какие-то семь потерянных дней. Они могли бы оказаться вовсе не счастливыми днями.

– Даже если бы он был совсем старым человеком и ему оставался бы только один день жизни, закон утверждает, что он имеет право прожить этот день. Предумышленное убийство – это убийство.

Девочка сказала задумчиво:

– Я думаю, это все было иначе, когда люди верили в Бога. Тогда убитый мог умереть, совершая смертный грех, и отправился бы в ад. Тогда семь дней могли бы все изменить. Он мог успеть раскаяться и получить отпущение грехов.

– Все эти проблемы легче решаются людьми, которые верят в Бога. Те из нас, кто не хочет или не может верить, должны делать все, что в наших силах, самым лучшим образом. Исполнение закона и есть то лучшее, что мы в силах сделать. Человеческая справедливость несовершенна, но иной юстиции у нас нет.

– А вы уверены, что не хотите меня допросить? Я знаю – папа его не убивал. Он не убийца. Он был дома, со мной и Уильямом, когда доктор Лорример умер. Мы вместе уложили Уильяма спать в полвосьмого и еще побыли с ним минут двадцать. Папа ему «Медвежонка Пэдди» читал. Потом я пошла спать, потому что у меня голова болела, и я себя нехорошо чувствовала, и папа принес мне чашку какао – он сам его сварил, специально для меня. Он посидел со мной, читал стихи из моей школьной антологии, пока не подумал, что я заснула. Только я не заснула. Я притворилась. Он тихонечко вышел, почти в девять часов, но я и тогда еще не спала. Сказать, откуда я знаю?

– Если хочешь.

– Потому что я слышала, как часы на церкви пробили девять. И папа как раз тогда ушел, и я лежала в темноте, думала. Он опять зашел, примерно через полчаса – посмотреть, как я, но я опять притворилась, что сплю. Так что это снимает с папочки подозрение, правда?

– Мы не знаем точно, когда умер доктор Лорример, но… да, я думаю, скорее всего снимает.

– Если только я вам не солгала.

– Полиции и правда очень часто лгут. А ты?

– Я – нет. Но, думаю, солгала бы, если бы считала, что это спасет папу. Понимаете, мне наплевать на доктора Лорримера. Я рада, что он умер. Он был нехороший человек. За день до его смерти мы с Уильямом пошли в Лабораторию повидать папу. У него утром лекции там были – на курсах следователей, и мы решили зайти за ним перед ленчем. Инспектор Блейклок разрешил нам посидеть в вестибюле, а эта девушка, которая ему за конторкой помогает, хорошенькая такая, так она Уильяму улыбнулась и яблоко ему дала, из своей коробки для завтрака достала. А тут доктор Лорример спустился по лестнице и нас увидел. Я знаю, что это он был, потому что инспектор Блейклок к нему по фамилии обратился. А он говорит: «Что это тут делают эти дети? Лаборатория не место для детей». А я говорю: «Я не ребенок. Я – мисс Элеанор Керрисон, а это мой брат Уильям, мы ждем отца». Он на нас уставился, глаза такие, будто он нас ненавидит. Лицо белое и дергается. Говорит: «Ну, здесь ждать вам нельзя». И с инспектором Блейклоком очень плохо стал разговаривать, не по-доброму. Когда доктор Лорример ушел, инспектор сказал, что нам лучше выйти оттуда, но Уильяму сказал, чтоб он не обижался, и вынул у него из левого уха конфетку. А вы знали, что инспектор – фокусник?

– Нет, этого я не знал.

– А хотите, я вам дом покажу? До того как отведу вас к мисс Уиллард? Вы любите дома смотреть?

– Очень люблю. Но пожалуй, не сейчас.

– Ну хотя бы гостиную посмотрите. Это у нас самая лучшая комната. Ну вот. Правда же, красивая?

Гостиную ни в каком смысле нельзя было счесть красивой. Это была мрачная комната, обшитая дубовыми панелями и перегруженная мебелью. Выглядела она так, будто ничто тут не менялось с тех самых пор, когда набожные, одетые в бомбазин дочери и жена викторианского пастора сидели здесь, занятые шитьем для бедных своего прихода. Окна в перекрестье тяжелых рам и заросшие пылью занавеси темно-красного бархата так успешно затмевали дневной свет, что Дэлглиша сразу же охватила сумеречная промозглая сырость, с которой тщетно боролся едва теплившийся в камине огонь. Огромный стол красного дерева с букетом хризантем в банке из-под варенья стоял у дальней стены, а камин – вычурное сооружение из мрамора – был практически спрятан за двумя невероятных размеров просевшими креслами и потертым диваном. Элеанор сказала с неожиданно официальной любезностью, словно обстановка комнаты напомнила ей об обязанностях хозяйки:

– Я стараюсь, чтобы хоть одна комната в доме выглядела прилично, на случай приема гостей. Цветы очень хороши, не правда ли? Это Уильям составил букет. Садитесь, прошу вас. Приготовить вам кофе?

– Это было бы очень мило, но боюсь, мы не можем ждать. Мы ведь здесь, чтобы повидать мисс Уиллард.

В дверях появились Мэссингем и Уильям, раскрасневшиеся от игры на свежем воздухе. Уильям левой рукой прижимал к себе мяч. Элеанор провела их через обтянутую зеленым сукном, усаженную медными шляпками дверь в коридор и по коридору в глубь дома. Уильям, покинув Мэссингема, трусил вслед за сестрой с мячом под мышкой. Пухлая ручонка тщетно цеплялась за ее туго натянутые джинсы. Остановившись у одной из неполированных дубовых дверей, девочка сказала: