Книга Каменный ангел - Маргарет Лоренс

— Подумаешь. Она не ребенок. Двадцать пять же ей?

— В сентябре двадцать семь стукнуло, — поправляет Дорис.

— Да хоть бы и шестьдесят ей было, ты бы волновалась за нее точно так же.

— Неправда, — говорит Дорис, поджав губы. — Мне кажется…

— Ну ладно вам, — вклинивается Марвин. — Не о чем тут спорить. Говорю тебе, Дорис, Тина взрослая, сама разберется.

— Да знаю я. Но все равно — так хочется, чтобы мы знали жениха.

— Тина, она разумная девочка, — говорю я. — Передайте ей…

А что я, собственно, могу ей сказать полезного? Она знает гораздо больше, чем знала я, когда выходила замуж. А если и не знает, разве ей расскажешь? Нечего мне сказать внучке. Вместо слов я тяну и кручу кольцо на правой руке, и вот наконец оно снято.

— Передай ей это, Дорис. Сапфир моей матери. Пусть Тина его носит.

У Дорис аж дыхание перехватывает:

— Ой… а вы точно решили, мама?

Она смотрит на меня такими глазами, что мне становится грустно, мне хочется отвернуться.

— Ну конечно. Мне-то оно на что? Давно надо было тебе его подарить. А я все расстаться не решалась. Как глупо. Жаль, что ты не поносила. Больше оно мне не нужно. Передай Тине.

— Мама… — У Марвина иногда очень громкий голос. — Ты уверена?

Я беззвучно киваю. К чему вся эта суета? Еще миг — и я отберу это несчастное кольцо, чтобы только они замолчали. Дорис бросает его в сумочку, как будто подумала ровно то же, что и я. Марвин переминается с ноги на ногу и прокашливается.

— Ах ты, чуть не забыл. Про палату я договорился. Сегодня тебя переселят в двухместную.

Укол, чувство утраты, как будто меня изгнали. Этого не объяснишь. Ему надо спасибо сказать. Я не могу вымолвить ни слова. Смотрю на него и чувствую, что глаза предательски намокли. Мне стыдно, я стараюсь сморгнуть слезы, но он уже их заметил.

— А что такое? Ты же хотела в двухместную? Говорила, спать не можешь.

— Да-да, все так. Просто привыкла уже. Оставили бы уже все как есть.

— Ну не знаю я, — удрученно говорит Марвин. — Даже и не знаю, что сказать. Тебя не поймешь. Все уже решено. Надо переезжать. Извини, конечно, но уже ничего не попишешь.

Я понимаю, что от этого никуда не деться. Он не виноват. Я и правда говорила, что хочу в двухместную палату. И, несмотря на это, все равно сержусь на него. Мог бы предвидеть, что я привыкну. Ему невдомек, что мнения могут меняться. Куда там, в его глазах это непорядок. Ни капли воображения. Зря я отдала им кольцо с сапфиром. Все равно не оценят. Для них это просто безделушка.

— Не усердствуй, Марвин. Не надо больше слов. Перееду я. Делайте со мной, что хотите. Вам же наплевать, куда меня поместят.

— О Господи, — говорит Марвин. — Что ни делай, все равно я плохой.

— Перееду я, сказала же.

— Вам там понравится, — вступает Дорис. — Вот увидите. Она в новом крыле.

— Это, конечно, радует, — огрызаюсь я. — Только нового крыла мне и не хватало для счастья.

— Бесполезно, Марв, — шепчет она. — Видишь же, всё бестолку. Пошло-поехало. Надо уходить.

Но он не уходит.

— Неужели ты не можешь четко сказать, чего хочешь, мама?

Я устала. Разбитое корыто.

— Мне все равно, Марвин. Совершенно все равно.

— Точно? — хмурится он.

— Точнее не бывает. Общая ли, двухместная — все равно.

— Ну ладно. Просто не хочется выглядеть идиотом — то одно попрошу, то другое…

— Понимаю. Иди, Марвин. Я устала.

Он уходит, а я переворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Эльва Жардин, проходя мимо моей койки, на минуту останавливается. Я чувствую прикосновение грубой ткани ее сорочки. Глаз я не открываю.

— Спит, — шипит Эльва. — Вот и ладненько, это полезно.

Это последние ее слова, которые я слышу, ибо за мной приходят с большой каталкой, грузят на нее и увозят. Занавески Эльвы сдвинуты. Она уединилась там с медсестрой и, занятая каким-то таинственным ритуалом, не знает, что я уехала. Миссис Рейли, словно исполинский слизень в летаргическом сне, храпит из своей койки. Катясь по коридору, я слышу отголоски песни миссис Доберайнер, напоминающей комариный писк.

Es zieht in Freud und Leide

Zu ihm mich immer fort…[26]

X

Мир стал еще меньше. Как быстро он сужается. Следующее жилище будет самым тесным.

— Следующее жилище будет самым тесным в моей жизни.

— Что? — рассеянно переспрашивает медсестра, поправляя мою подушку.

— Строго по моему размеру.

Она потрясена.

— Нельзя так говорить.

Как она права. Неудобная тема, табу. В детстве я точно так же относилась к разговорам о нижнем белье или физической стороне любви. Но мне хочется взять ее за руку, заставить слушать. Послушайте. Ну послушайте же. Это важно. Это ведь событие.

Для меня. Не для нее. Я не беру ее за руку и ничего не говорю. Только расстроится. Будет мучиться, что сказать.

Палата светла и просторна. Лимонные стены, отдельный туалет. На светло-желтых шторах — изображения дельфиниума. Я всегда была неравнодушна к тканям в цветок, если только они не слишком броски. Но такая палата наверняка стоит целое состояние. Как только я начинаю об этом думать, эта мысль лишает меня покоя. Подумать страшно, сколько она может стоить. Марвин не говорил. Надо его спросить. Не забыть бы. А вдруг моих денег не хватит? Главное, чтобы им не пришлось платить. Марвин-то заплатит, в этом я не сомневаюсь. Но я не стану просить. Пусть переведут обратно в общую. И точка.

Вторая кровать пуста. Я одна. Снова приходит медсестра, уже другая. Этой никак не больше двадцати, и она такая тоненькая, — непонятно, как в таком хиленьком остове вообще теплится жизнь. Живот впалый, груди — как две черносливины, не больше. Наверное, такие фигуры в моде. Допускаю, что ей нравится ее худоба. Бедра у нее такие узкие — что она будет делать, когда соберется рожать? Или даже когда выйдет замуж. Места внутри — не больше, чем в дуле игрушечного ружья.

— Ох и худющие пошли нынче девчонки.

Она улыбается. К замечаниям сумасшедших старух ей не привыкать.

— Поди, и сами в молодости были худышкой, миссис Шипли.

— Так вы меня знаете? — говорю, а затем вспоминаю, что в ногах моей кровати есть карточка с именем — выставила себя дурой. — Да, в вашем возрасте я была стройная. И волосы были черные, в полспины. Многие считали меня симпатичной. Конечно, глядя на меня сейчас, такого не скажешь.