Книга Кремль 2222. Северо-восток - Вадим Филоненко

Мой взгляд уперся в раненую руку. О том, что произошло, напоминал лишь оторванный наполовину окровавленный рукав и свежий рубец шрама, прочертивший татуировку с фениксом. Шрам выглядел так, словно ему уже неделя. То же самое обнаружилось и на ноге.

– Лёня!!!

«Ну и чего ты ревешь, словно тебе болотник яйца оторвал? – недовольно отозвался он. – Ну вылечили тебя и что тут такого?»

– Кто?! Как?!

«Как-как… Болотники отловили серва. Прибили гаденыша, вскрыли брюхо… Дальше продолжать?»

– Не надо. Я понял.

Так вот почему хочется есть! Мне ввели регенерирующий препарат. Очень ценная штука. Довоенная. Она входила в штатную аптечку сервов. Вроде эти вспомогательные роботы должны были ремонтировать не только своего хозяина – био, но и приданный ему расчет солдат. У большинства сервов запас лекарства давным-давно иссяк, но мне повезло – у данного конкретного серва кое-что осталось.

«Регенерирующего масла у него было меньше, чем хотелось, – вздохнул Лёнька. – Хватило только на тебя, а на Ивана уже не осталось».

– Ну и надо было лечить его. У него ранения серьезнее.

«Вот именно, – отрезал Лёня. – Ивана исцелить до конца масла бы не хватило. Так что он все равно не боец. Было бы в группе сразу два раненых. А так ты сможешь вернуться в строй. Такова жестокая арифметика войны: в первую очередь лечить того, от кого больше пользы. Да ты и сам это понимаешь, Богдан. Тебя же точно так же учили».

Я кивнул, вспоминая главные правила выживания:

«Если еды мало, мужчина ест первым. А женщине и детям, что останется. Он – защитник и добытчик. Если он ослабеет от голода, то не сможет противостоять врагу. Не сможет добывать пищу. И тогда погибнут все».

«В бою не трать времени на раненых, сперва разберись с врагом. Побьешь врага – всем сразу легче станет – и раненым, и здоровым».[13]

Так нас учили. Имелись и другие правила, усвоенные нами с детства. Говорят, до Войны люди жили по другим правилам – добрее, гуманнее, милосерднее. Да и сами предки были лучше нас…

«Это вряд ли, – проскрипел Лёнька. – Ведь именно из-за них мы получили в наследство такой мир. Они не думали о будущем, пошли на поводу у своих амбиций, жадности и глупости… Но хватит рассуждать. Тебе надо поесть».

Он указал щупальцем на какие-то белые комочки, лежащие в подобии стальной миски. Не сразу я понял, что это такое… Мозги серва!

«Ешь давай, не кривись. Все равно другой еды в ближайшее время не предвидится. А это невкусно, зато калорийно и питательно», – подбодрил меня Лёнька.

Он прав. Органическими мозгами паука действительно можно быстро насытиться и восстановить силы. А они мне скоро понадобятся, ведь главное еще впереди – на забитом нео Рижском вокзале.

Я подцепил пальцами белесые комочки, лежащие на остатках стальной черепушки серва, положил в рот, разжевал и проглотил, думая не о вкусе, а о том, что сейчас главное – восстановить силы, чтобы стать полноценным бойцом группы.

Как там сказал Лёнька? Такова жестокая арифметика войны…

* * *

С Иваном в Ниитьму Олег Петрович отправил двоих: Жеку и Федора.

Лёнька одобрил его выбор: «Правильно. Мудрый мужик, этот Петрович. Женька – новичок. Его сразу бросать в мясорубку – последнее дело. Пропадет пацаненок ни за грош. А так из него может получиться отличный солдат. И Федю верно отослал. Он сомневается в правильности вашей миссии, а значит, даст слабину в самый неподходящий момент. Короче, избавились от балласта. Теперь группа – как сжатый кулак. Жаль только, без Ваньки. Он бы вам пригодился».

Я рассеянно слушал рассуждения осьминожки, а сам наблюдал за Алёной.

Когда болотники привели ниитьмовцев к холму, она не бросилась мне на шею с поцелуями, на что я втайне надеялся. Лишь коротко спросила:

– Ты цел, Дан? Медпомощь нужна?

– Нет, я в порядке.

Алёна кивнула и тут же занялась Иваном, принялась умело обрабатывать его раны. А на меня больше и не посмотрела.

Я сам подошел к ней, мучительно отыскивая тему для разговора. Наконец придумал.

– А почему этого парня зовут Тихим? – Я кивнул в сторону здоровяка, обладателя густого баса. – Неужто его так родители нарекли?

– Нет, конечно. Это прозвище, – выглядела Алёна какой-то поникшей. А мне хотелось, чтобы она улыбнулась. Но смешить девчонок я не умел. Для меня проще еще раз сразиться с Чинуком.

Тем не менее я предпринял еще одну попытку продолжить разговор:

– Кем-кем, а Тихим я бы его не назвал.

– Его имя Тихон. Вот отсюда и прозвище, – терпеливо пояснила Алёна.

«Мог бы и сам догадаться, – желчно заметил Лёнька. – Хотя правильно, зачем интеллект напрягать, если есть повод почесать язык с барышней».

Алёна потеряла ко мне интерес и подошла к брату, а в меня ни с того ни с сего вцепился Олег Петрович. Он увидел татуировку, которая торчала в прорехе рукава, и изменился в лице:

– Дан, что это?!

Интонации ниитьмовца сразу напомнили мне о Кощее. Олег Петрович глазел на изображение птицы с тем же выражением изумления и недоверия, что и командир отряда маркитантов.

Я вновь не стал темнить. Рассказал о семейной традиции.

Олег Петрович расплылся в довольной улыбке, будто ему поднесли медовый пирог.

– Что ж ты сразу не рассказал мне о ней, дурья башка! Вот же оно – доказательство!

– Какое доказательство? – не понял я.

– Что ты и впрямь из Кремля, – он увидел мое удивленное лицо и непонятно добавил: – А ты не знал, да?

– Чего не знал? Что я из Кремля?

Кто-то из нас двоих явно спятил. И это уж точно не я.

– Феникс – это опознавательный знак. Пароль, понимаешь? Ты есть в списках, – снова непонятно пояснил ниитьмовец. – Не понимаешь… Похоже, нам надо поговорить. Неторопливо и обстоятельно. Сразу, как только вернемся в Ниитьму. А сейчас… Богдан, скажи болотникам, что мы готовы идти дальше. Ведь наша договоренность в силе? Они и впрямь проведут нас подземными туннелями на Рижский?

«Лёня, что скажешь?» – переадресовал я вопрос.

«Проведут», – заверил меня осьминог-телепат.

* * *

Вожак с отметиной на плече не обманул. Путь под землей прошел без приключений. Из темных ответвлений туннелей доносились шорохи и вздохи, мелькали подозрительные тени, но ни одна мутировавшая тварь так и не заступила нам дорогу.

Болотник остановился возле торчащих из стены скоб-ступеней и указал перепончатой конечностью на уходящий вверх колодец. Его жест был понятен и без слов: «Пришли. Там выход на поверхность».