Книга Четырехсторонняя оккупация Германии и Австрии. Побежденные страны под управлением военных администраций СССР, Великобритании, США и Франции. 1945–1946 - Майкл Бальфур

международные отношения, и многие люди (включая и автора этих строк) будут решительно возражать против этого. Также было бы несправедливо ограничивать наказание только лицами, фактически ответственными за совершение преступлений. Более того, считалось необходимым предпринять какие-то действия, которые не позволят германской агрессии постоянно угрожать миру во всем мире, а физическое разоружение само по себе имело очевидные недостатки. И среди тех, кто наиболее критично относился к полному бездействию союзников в соответствии с их заявлениями военного времени, были бы те самые немцы, чье мнение считалось наиболее важным для союзников.

Еще одна порция критики в отношении денацификации заключается в предположении, что это был политический процесс и он не должен рассматриваться как судебный. Если отталкиваться от подобной внешне привлекательной идеи, то трудно понять, что она означает, кроме того, что каждый должен был иметь право наказывать нацистов так, как он посчитает нужным, без каких-либо попыток опереться на правила. Это, вероятно, привело бы к тому, что большое количество людей было бы убито без суда и следствия, и, хотя некоторые из них получили бы по заслугам, такая возможность, несомненно, была бы использована для удовлетворения личной мести. Мог быть предпринят ряд произвольных решений, а соотношение между преступлением и наказанием сильно варьировалось бы от случая к случаю. Британцы и американцы, которые утверждают, что боролись за соблюдение законности и делают пренебрежение этой законностью одним из своих главных обвинений против коммунизма, не могли последовательно поддерживать такое решение. Скорость – его наиболее привлекательная сторона, – несомненно, могла быть достигнута и другими способами.

Опять же, денацификацию нельзя осуждать на том основании, что она вызвала трудности или что условия в лагерях для интернированных слишком уж напоминают условия в нацистских концентрационных лагерях. В конце концов, дух и цель этих лагерей были совершенно различными, и если условия выглядели плохими, то конечная ответственность за невозможность улучшить эти условия лежала, как уже было сказано, на самих заключенных. Часто высказывается мнение, что принцип здравого смысла – сначала разобраться с «мелкими сошками» – означал принятие решений по их делам в то время, когда преобладало отношение к нацизму, каким оно было в военное время. В результате они получили относительно суровое наказание, в то время как крупные преступники, чьи дела рассматривались уже после того, как страсти улеглись, отделались более легким наказанием. При этом не учитывается тот факт, что мелких преступников оставили на свободе, в то время как крупные преступники провели месяцы в лагерях для интернированных, испытывая значительный дискомфорт. Более того, один из самых коварных пороков демократии заключается в том, что маленький человек считает, что он не играет никакой роли, и, как мы видели, такое отношение широко распространено в Германии. Излишняя озабоченность тяжкой участью «маленьких» нацистов – это направленная не в то русло сентиментальность.

Наконец, денацификация не может осуждаться только лишь потому, что вызвала широкое недовольство немцев и мешала союзникам добиваться от них сотрудничества. Учитывая, что лишь четверть населения выступала против нацизма, любые меры союзников по исправлению ситуации, скорее всего, встретили бы сопротивление. И действительно, тот факт, что они были приняты, в какой-то степени можно считать доказательством их необходимости. Ведь к этому сопротивлению присоединились все классы общества, и те его слои, на которых союзникам приходилось больше всего полагаться (в частности, церковь), проявили себя едва ли не самыми яростными критиками. Это говорит о том, что, какой бы оправданной ни являлась денацификация в принципе, в том, как она реализовалась на практике, должно быть, крылись какие-то изъяны.

Первая очевидная ошибка заключалась в том, что она продолжалась слишком долго. Причины этого объяснены, и нелегко понять, как можно было устранить причины задержки. Но после любой войны «жара неизбежно сменяется холодом», и период времени, в течение которого покоренный народ остается уступчивым, а завоеватели – решительными, весьма недолог. В планах денацификации следовало бы уделить больше внимания такому фактору; в свете этого разработанные процедуры оказались слишком громоздкими. Необходимо было придумать более простые механизмы, которые все равно обеспечили бы справедливость и верховенство закона.

Также следовало быстрее все начинать, особенно в британской зоне, хотя всегда следует помнить, что главной причиной задержки был настрой на четырехсторонний контроль.

Во-вторых, программа была слишком обширной. Подразумевается, что некоторые из числа «милюзги» должны были либо оставаться вне всей этой машины, либо иметь шанс пробить себе туда дорогу с минимальными формальностями. Сказать, где нужно подвести черту, не так-то просто. Но сомнительно, чтобы на практике наказания, налагаемые на «сторонников», служили какой-либо полезной цели; большинство из них возвращались в публичную жизнь, как только контроль союзников ослабевал, и часто единственным результатом обращения с ними была их обида. Эффект от более скорого, более автоматического наказания был бы таким же, а более скромная программа заняла бы меньше времени.

В-третьих, вся политика задумывалась в значительной степени с точки зрения наказания и имела слишком мало перспектив для изменения мировоззрения тех, на кого она была направлена. В идеале она должна была в равной степени способствовать как реформированию, так и наказанию. Несомненно, очень многих исправить было невозможно, и потому было оправдано достаточно долго продержать их за решеткой, чтобы дать более демократически настроенным немцам возможность встать на ноги. Но шансы предотвратить возврат к тоталитаризму должны в значительной степени зависеть от количества сторонников нацистского режима, которые поддаются влиянию, а обращение с ними в рамках денацификации, скорее всего, повлияло на них в неправильном направлении. Высказывалось предположение о том, что многие немцы знали, что они не правы, но по психологическим причинам не были готовы это признать. Наказание лишь побудило бы их подавить чувство вины, в то время как обращение с ними в идеале следовало направить на то, чтобы способствовать освобождению. Очевидно, что в таких случаях было бы трудно целиком избежать применения наказаний, но если бы они приняли форму почти автоматических взносов в денежной, натуральной и трудовой форме и направлялись на восстановление ущерба (как внутри, так и за пределами Германии) и на помощь жертвам нацизма, трудно поверить, что результат не оказался бы более конструктивным. Русских часто критиковали за готовность забыть нацистское прошлое человека, если он готов вступить в Коммунистическую партию [или Социалистическую партию Германии (СЕПГ)]; их мотивы, возможно, и вызывали сомнение, но психологический подход был на высоте.

Наконец, акцент на денацификации получился неудачным, поскольку это заставляло американские и британские власти уделять слишком много имеющихся в их распоряжении времени и знаний негативному аспекту своей работы вместо того, чтобы сосредоточиться, насколько это возможно, на поиске лучших людей, устройстве