Книга Шестерня - Василий Борисович Блюм

с удивлением:

- Мастер, тебе не нравится? - Он повел рукой, указывая на сияние.

- Нравится, - Шестерня кивнул, - фонарь не нужен.

Бегунец поморщился, сказал с некоторой досадой:

- Я не об этом. Неужели тебе не хочется полюбоваться зрелищем? Ведь можно пожить жизнь, и не узреть подобного!

Поддерживая друга, Зубило осторожно произнес:

- Зрелище действительно великолепное, и... крайне редкое. Бегунец прав. Стоит ли упускать возможность, что вряд ли представится за всю дальнейшую жизнь?

Не оборачиваясь, Шестерня бросил:

- Красиво, не спорю. Только, вам не приходило в голову, что за представлением обычно следует оплата?

Бегунец воскликнул с нетерпением:

- Какая может быть оплата у магических проявлений?!

- Насколько я понимаю, свечение не причина - следствие, иначе - красивый, но никому не нужный побочный эффект, - добавил Зубило рассудительно. - А какая может быть плата за побочный эффект?

- Какая плата? - Шестерня искоса взглянул на спутников. - Любая. Вплоть до самой высокой.

- Например? - Зубило взглянул на собеседника озадаченно.

Шестерня произнес задумчиво:

- Недавно мы устанавливали друзу, прямо посреди "магического проявления"... - Он покосился на Бегунца. - Напомнить, чем дело кончилось?

Уже готовый возразить, Бегунец захлопнул рот столь поспешно, что лязгнули зубы. Зубило ощутил, как по спине разбежались мурашки. Воспоминания ожили, перед внутренним взором заплясали огни, как после ярчайшей вспышки, а за ними, сквозь разноцветные огоньки, проступили обугленные тела строителей, тех, что стояли ближе, и внесли плату... за всех.

Дальше двигались в тишине. Любоваться расхотелось. Магическое сияние, что до того казалось прекрасным, потускнело, потеряло привлекательность. Всполохи налились недоброй силой, и теперь сверкали яростно и зло, словно зрачки неведомых чудовищ.

В молчании достигли дома. Шестерня, не замедляя шаг, нырнул в проем, исчезнув с глаз. Парни некоторое время топтались у входа, бросая отрывистые взгляды в сторону котлована, но вскоре зашли следом, решив не искушать судьбу, проверяя на себе страшную догадку мастера.

Не говоря ни слова, парни прошли к топчану, молча улеглись. Не в силах успокоиться, Бегунец некоторое время ерзал, наконец, не выдержал, приподнявшись на локтях, спросил:

- Так может уйти, пока не поздно? Подземники заняты волшбой, никто не будет препятствовать. Если поторопиться, можно увести остальных... По крайней мере, попытаться.

- Волшбой заняты маги, - отозвался Шестерня сонно. - Воины на постах.

- Но я никого не видел! - запротестовал Бегунец.

- Больше за огоньками следи, - донеслось насмешливое. - Еще не то пропустишь.

Бегунец обиженно замолк, рухнул обратно на топчан. За него вступился Зубило, произнес рассудительно:

- Воинов не так уж много. К тому же рабочие сейчас не заняты, успели отдохнуть, да и располагаются недалеко друг от друга. Если заранее договориться, может и получится. Всем скопом рванем - никакие воины не удержат!

Шестерня с подвыванием зевнул, произнес:

- Вот закончат маги свои фокусы, там и поглядим. А пока дергаться рано.

- Но почему?! - взвыл Бегунец, подскакивая вновь. - Почему рано?

- Хочу посмотреть, чем дело кончится, - ответил Шестерня просто. - Не зря же я три седьмицы спину ломал. - Помолчав, добавил непонятное: - Да и многое по ту пору может измениться.

Шелестнула, сдвинувшись, куча тряпья, с шорохом обвалилась, укрывая мастера от струящейся от камней прохлады. Шестерня замолк, задышал глубоко и размеренно, и вскоре уже раскатисто похрапывал, спокойный и умиротворенный, будто под боком могущественные маги вовсе не творили волшбу, неведомую и опасную, как и все связанное с подземниками.

Со стоном разочарования Бегунец улегся окончательно, завозился недовольно и обиженно сопя. Зубило сочувственно вздохнул, успокаивающе потрепав товарища по плечу, закинул руки за голову. От переполняющих чувств мысли заметались в черепе гудящим роем, но, вскоре успокоились, убаюкиваемые сном, поползли вялые, как объевшиеся водяницы. Образы помутнели, расплылись, сливаясь друг с другом, проваливаясь в заполнившую все вокруг мягкую пустоту.

Вслушиваясь в нестройную мелодию, где могучий храп мастера переплелся с дыханием друга, Бегунец хмурил брови и стискивал кулаки. Как можно быть таким расчетливым? Разве, брошенные на чашу весов, могут перевесить какие-то там слитки и блистающие камни хотя бы одну жизнь соплеменника, не говоря о десятках? Причем, ладно бы мастер не получил оплаты вообще. Ведь получил! Хоть и не всю, но большую часть. Что еще нужно? К чему медлить, если можно прямо сейчас, пользуясь моментом, спастись самим и помочь рабочим! Чего ждать?

Ладно мастер, но Зубило! Единственный друг, с кем никогда не разлучались и не спорили, понимая друг друга с полуслова. Нет-нет, да встанет на сторону мастера, посмотрит с насмешкой, а то и кольнет язвительным словцом. Нет бы заступиться, поспорить, выказать неодобрение. Понятно, что в конце концов наступит примирение, и мастер окажется прав, но все не так обидно.

Ноздрей касается сладковатый запах дымка, на краю зрения, успокаивающий и кроткий, шевелится в поленьях огонь. Время от времени отдельные языки пламени вскидываются, облизывают подрумянившийся бок висящего на вертеле хряка. Туша истекает жиром, шкворчит, посвистывает струйками пара. За столами расселись посетители, обложившись блюдами, трапезничают со смаком. Насытившись, наполняют чарки, неспешно беседуют.

Белесой тенью снует помощница, огибая столы разносит блюда. Крутобедрая, дородная, ловко уклоняется от жадных рук, что норовят сгрести, потискать, наметанным взглядом отмечает посетителей, у кого пустеет миска, или кончается хмель. Ненадолго скрываясь в кухне, вновь возвращается, с полным разносом, неся страждущим радость и умиротворение.

Корчма полна посетителей. Молодых, едва оперившихся, у кого на губах лишь мягкий пушок, и зрелых, в полной силе, с окладистыми бородами и густым переплетением усов. Кто говорит, потягивая из чаши, кто, подперев голову рукой, поглядывая на огонь, а кто и вовсе дремлет, но возле каждого миска, и не одна, чарка, и, конечно, горшок с хмелем. Блюда великолепны, хмель отменен, а обстановка столь умиротворяющая, что не хочется уходить. Труды корчмаря ценят все. Ценят добрым словом, уважительным взглядом, покачиванием головы, ну и, конечно, звонкой монетой.

Не отстает и корчмарь, знает посетителей наперечет, поименно. Вон, справа, кривой на один глаз Резьба, нелюдим, суров. Всегда берет двойную порцию. А там, у дальней стены, Керн, весельчак и затейник, говорлив не в меру, пьет, как пяток сидящих тут же друзей, вместе взятых. В той или иной мере знакомы все, со всеми довелось перекинуться словом, а то и посидеть за чаркой. Посетителя надлежит уважить. И тогда посетитель не скупится. Потому хороший корчмарь встречает каждого сам. А уж он, Шестерня, не просто хороший корчмарь - лучший!

В чарке звякнуло, плеснул на щеку хмель.