Книга Манас великодушный - Семен Израилевич Липкин

невидимым. Как марево, он отделялся от земли, будто пренебрегал ею, и вот прошло две недели, и земля Таласа была уже далеко позади, а земля сорока ханств бросалась надменному коню под ноги.

Миндибай вступил в ханство манджу. Здесь его встретили и проводили с почетом, ибо был он киргизом, а старый и хитрый Незкара остался ханом народа манджу только благодаря великодушию киргизского льва.

Потом вступил Миндибай в ханства тыргаутов, и солонов, и шибе, и шангоев, и всюду видел он, что лицо земли раскрыто для посева, лица людей сияют довольством, а в домах сытость и благополучие и правят ханствами люди, назначенные Алмамбетом из числа черной кости. Вскоре достиг Миндибай города Таш-Копре, и, перед тем как въехать в город, привел он в порядок свою одежду, ибо Таш-Копре был теперь тем городом, в котором пребывал хан ханов Китая, Алмамбет Золотокосый.

Город был многолюден. В домах весело пылали очаги, чайные поля благоухали, а по рисовым полям, в многочисленных каналах, струилась прирученная вода. Как живое серебро, сверкал издали город Таш-Копре, восставший из мертвых, и зеленым цветом жизни венчали его густые деревья.

Миновав золотые стойла, рассчитанные на десять тысяч коней, Миндибай достиг дворца Алмамбета, построенного заново. Стража пропустила вестника Манаса, и Миндибай поскакал по саду, прекрасному, как сновидение. Он спустился по обрыву к реке и увидел исполинскую чинару. От ее листьев веяло силой жизни, а из-под корявых корней буйно пробивалась молодая поросль. Миндибай перебрался через реку по яшмовому мосту и увидел железные ворота, которые никто не охранял. За воротами оказались двери из нефрита, усыпанные жемчугами. Когда Миндибай раскрыл двери, он увидел другой сад, еще более прекрасный. Посреди сада восемь чинар соединили свои прохладные листья, образовав шатер, а там, на златоузорном ковре, сиял высокий золотой престол, а на престоле сиял довольством и силой тот, кто был надеждой и крепостью киргизов, кто стал властелином и радостью Китая. Рядом с ним восседала Бурулча, и, взглянув на нее, Миндибай понял, что она собирается подарить Алмамбету наследника.

Алмамбет поднялся навстречу Миндибаю, когда вестник Манаса спешился, принял его в свои объятия, ибо они были воинами одного войска, и, хотя один из них величался ханом ханов Китая, а другой — одним из сорока киргизских львов, оба они избрали своим кличем и знаменем имя Манаса, и не раз их кони скакали рядом, и не раз одна стрела грозила смертью им обоим.

— С какой вестью прибыл ты из Таласа, мой Миндибай? — спросил Алмамбет.

— Весть моя счастливая, — сказал Миндибай: — у Манаса родился сын, названный Семетеем.

Тут Алмамбет посмотрел на Бурулчу, и она покраснела, и Миндибай позавидовал их счастью. Но когда вестник внимательней взглянул в глаза Алмамбету, то увидел, что в них довольство и счастье сменяются тревогой и смутой. Алмамбет понял его мысли и сказал:

— Весть твоя воистину счастливая. Поспеши с ней к Манасу. Будь осторожен: Конурбай рыщет по дорогам сорока ханств!

— Неужели ты боишься Конурбая, этого изгоя, оставшегося без войска? — удивился Миндибай. — Неужели ты боишься его до сих пор и поэтому в глазах твоих смута?

— Я боюсь предсказания «Книги Смен», — сказал Алмамбет. — Близится роковой срок.

Миндибай вспомнил пророческое предчувствие Каныкей и понял тревогу Алмамбета. Он сказал, указывая на свою кожаную сумку:

— Вот здесь письмо Каныкей Манасу. Мать народа просит его покинуть Железную Столицу и без промедления вернуться в Талас.

— И я просил о том же киргизского льва! — воскликнул Алмамбет. — Но слова мои не вошли в его упрямую душу. Я не хотел покидать милую Бурулчу, пока не дождусь рождения своего первенца, но теперь вижу, что должен покинуть ее и отправиться к Манасу: роковой срок близится.

— Мы отправимся к Манасу вместе, — сказала Бурулча, — ибо он пригласит нас на пир в честь рождения Семетея. Увидишь: вслед за Миндибаем появится у нас вестник пира.

Миндибай подивился уму Бурулчи и подумал:

«Ее ум равен уму Каныкей. Я желаю ей родить сына и стать матерью народа».

Заночевав у Алмамбета, ибо хан ханов не хотел отпускать товарища по битвам без вкусного угощения из сорока различных яств и напитков, Миндибай рано утром покинул дворец Таш-Копре и поскакал к Железной Столице, провожаемый благопожеланиями Алмамбета и Бурулчи.

Молниеносный мчался, как будто вся земля была беглянкой и он решил ее настичь во что бы то ни стало.

Через две недели всадник увидел издали высокие стены Главного Города.

«Однако, — подумал Миндибай, — вот уже на исходе пятый месяц нашего сидения в столице Китая, а Китай спокоен, благоденствуя под светлым крылом Алмамбета, и даже самый слух о проклятом Конурбае давно умер. Может быть, и Широкосапогий околел и предсказание «Книги Смен» — всего лишь одна из старых небылиц?»

Вестник ошибался: Конурбай был жив и находился совсем близко от него.

В трех днях пути от Железной Столицы, если скакать на запад, были заброшенные рудники. Некогда, в давно прошедшие времена, китайские ханы добывали там золото руками подъяремных рабов. Золото давно иссякло, входы в рудники покрылись мхом, и только огромные летучие мыши иногда вылетали из каменных щелей.

Теперь в этих рудниках были люди: сорок ханов Китая со своими дружинами. Эти алчные владыки сорока держав, изгнанные Алмамбетом с позором, не покинули землю Китая, а ушли под нее, надеясь увидеть свет, когда закроются глаза Манаса. Конурбай был их упованием, а предсказание древней книги — корнем, который прикреплял их к жизни. Дни и ночи проводили они в рудниках, терзаемые страхом. Один Конурбай осмеливался жить на поверхности земли, а Шийкучу, старый придворный повар, был тем, кто связывал мысли Конурбая с мыслями сорока ханов, лишенных престолов и ханств.

Конурбай следил за всеми путями в Железную Столицу. Их было девяносто, и по всем рыскал Конурбай, как алчный волк, с настороженным сердцем в груди, с острой, отравленной секирой в руке. У него была одна дума: пробраться в Железную Столицу и убить Манаса. Он кружился у ворот города, остерегаясь, однако, приблизиться к нему, ибо воины Манаса крепко охраняли своего льва. Тех, кто вступал с ними в разговор, они гнали от себя прочь, а тех, кто проходил молча, они задерживали и отпускали только тогда, когда убеждались в их мирных намерениях.

Устремив свой волчий взгляд на стены Железной Столицы, Конурбай увидел однажды, что к ним скачет всадник, а конь его быстрее бури.

«До чего хорош конь у этого киргиза! — изумился Конурбай. — Кто бы мог быть владельцем такого коня?»

Конурбай, долго всматриваясь, увидел Миндибая. Он подумал: