Книга Горький пот войны - Юрий Васильевич Бондарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Конечно же, война – питательная почва для мифотворчества. Есть мифы, основанные на исторической правде. Не зря создаются и хранятся народные былины. А есть попытки оболгать и исказить истинный ход событий. Их метко называют небылицами. Так что миф мифу рознь. Не думаю, что героизм простых защитников Отечества чрезмерно гиперболизирован. Наоборот. Подвигов в годы войны было намного больше, чем то, что отражено в официальной пропаганде и воспето в литературе. В военные годы было всё, что бывает в жизни: и героизм, и предательство, и подлое мещанство.
– А ещё Гранин сказал: «Мы победили в той войне по ряду причин. Потому, что на нашей стороне была зима, что у нас были хорошие командующие, Жуков, в частности. А ещё – нас довели до того, что Пушкин называл остервенением народа. Он ведь тоже задавался вопросом: как мы выиграли войну 1812 г.? И отвечал: да, русская зима, Кутузов, Багратион, Барклай-де-Толли… И в конце концов разводил руками: а может, просто «русский бог». То есть чудо»…
– Мы били захватчиков не только зимой, но и в более привычных для них климатических условиях. А победили потому, что сильнее оказались наш дух, наша правда и наша экономика. Немцы, опиравшиеся на весь потенциал Европы, объективно не могли нас покорить и поработить. Наша победа была предопределена, хотя за избавление мира от коричневой чумы была заплачена высокая цена. Причем, основной жертвой «цивилизованных европейцев» стало безвинно убиенное мирное население нашей страны.
– Вы, фронтовик, вынесли войну на своих плечах. С каким чувством вспоминаете её сегодня?
– Войну я воспринимаю как важную страницу своей жизни. На фронте было всё: и прочная мужская дружба, и человеческая подлость, и познание себя, и вера в победу, и трепетное, присущее молодости предчувствие открывающихся за горизонтом перспектив мирной жизни.
Прогнозировать судьбу Родины – все равно что объяснять любовь
(интервью для «Культуры», беседовала Дарья Ефремова, 16.07.2015)
– Вы говорили в одном из интервью: суть литературы – познание. Как относитесь к мнению, что книга должна чему-то учить? Морали, нравственности…
– У нас без литературы не было бы ничего – ни народа, ни государства, ни величайшей в мире Победы. Ведь мы победили не армию – духовное зло. И все же, я говорил об этом, но повторю: стоящий писатель намеренно ничему не учит. Он исследует реальность – и только собственными средствами. Исходит из своего опыта, а не берет напрокат чужие идеи – даже из самых гениальных творений. Роль литературы, как мне кажется, в другом. Она шлифует личность, закладывает базовые представления. Вот в войну я особенно сблизился с деревенскими ребятами – они служили у меня в батарее. И что тогда поразило: общая культура у сельских жителей была не ниже. Говорю не о начитанности и образованности, а о чувстве собственного достоинства, отношении к товарищу, женщине, младшему, природе.
Ну, конечно, мне не приходило в голову расспрашивать их о Декарте или Платоне – они такого не читали. Но знание русской классики, пусть даже какой-то ее части из школьной программы, – одно это уже не позволяет быть невежественным. Достижение государственной политики СССР – всеобуч, но ведь и русской духовности, при всей затасканности понятия, никто не отменял. Знаете, кто самые яркие, живые и колоритные рассказчики? Не писатели и не артисты – жители села. В детстве меня каждое лето вывозили на Урал, в места, где я родился, а там настоящая деревня, потрясающей красоты виды. И вот, у нас собирались гости. Приходил дядя Федя, а с ним толпа знакомых: за столом рассказывали байки, какие-то истории. Настоящая энциклопедия русской жизни.
– Сейчас что-то изменилось? Многие говорят о кризисе духовности, о том, что Россия перестает быть самой читающей страной: всем некогда – надо деньги зарабатывать.
– Не то, чтоб люди изменились, возникла мода на сверхпотребление. Но, как показала история цивилизации, пресыщенность не делает нас счастливыми. Сытое ничто достигается сегодня такими катастрофическими утратами, так болезненно и опасно для Земли и человечества, что если это продолжится, Мировой океан превратится в мировую свалку, поля – в пустыни, а люди, если они еще останутся людьми, будут вынуждены ходить в особых скафандрах среди задыхающегося пластмассового мира. Мы не должны стремиться к достижению исключительно материальных благ – понятие «благо» имеет и более возвышенный смысл, который должен сохранить в человеке все человеческое, не отрывая от породившей его природы, а объединяясь с ней в гармоничном союзе.
Что же до самой читающей страны… К сожалению, в последние годы обозначился провал с классикой, как с советской, так и с русской. Появляются новые имена, их довольно много, но забываются большие писатели – Бунин, Паустовский, Шолохов, Твардовский. Когда встречаюсь с людьми «высокого роста», всегда поднимаю вопрос о положении литературы. Но это ничего не меняет – усилий одного, двух, пяти человек тут явно недостаточно. Хотя все же что-то делается. Слышал хорошие отзывы о вечерах, которые проводит Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей России, в организации и становлении которого я когда-то принимал участие.
– Сейчас нет больших писателей?
– Чувствую себя смущенным, когда говорят: назовите писателя, который сейчас необходим, как когда-то Толстой, Достоевский или Шолохов. Каждый из них – эпоха. И пока ничего похожего, близкого в нашей литературе нет. Но так не будет продолжаться вечно. С другой стороны, нельзя сказать, что скоро возникнет роман, равный «Войне и миру» или «Тихому Дону».
– В эссе «Исследование жизни» вы писали, что главное в Толстом и Достоевском – правда действительности, хотя суть этих художников и невозможно «одной формулой определить». Кто еще для вас важен?
– Бунин. Он – всегда мой. Но «главное» в нем нечто другое – жизнь слова. Так описать горе, радость, любовь, страсть, облетающий осенний сад, охоту, золотой блеск воды на балконе – ничего подобного нет у других писателей.
– Ему сейчас ставят в вину, что он покинул родину, был антисоветчиком…
– Эти вещи может объяснить только он.
– Вы создали новый жанр короткой лирико-философской миниатюры «Мгновения». Стали тесны рамки повести, рассказа?
– Как-то во сне, а
