Книга Капитали$т: Часть 3. 1989 - Деметрио Росси

вора убили…

— Короче, плакать по нему не будем! — заявил Серега.

— Плакать не будем, — сказал я. — Но одну вещь он мне сказал очень правильную. Играть нужно только в свою игру. Вот сейчас с Бубенцовым, например…

— Нужно было на эту встречу еще и Матвея с Андрюхой позвать на всякий случай, а также всю их банду, — пошутил Серега. — И если твой Григорий Степанович начнет морозиться, то прям в кабинете его прессануть!

Я усмехнулся. От Григория Степановича всего можно ожидать, никто не знает, что придет в голову опытного и хитрого партийного работника.

— Прессанем, — согласился я. — Если в наглую будет пытаться кинуть, то прессанем, сто пудов.

Одним словом, на встречу я ехал с тяжелым сердцем.

В кабинет Григория Степановича мы заявились тоже втроем. Кабинет был очень приличный — до первого секретаря обкома не дотягивал, но все же — удобные кресла и стулья, громадный письменный стол, кондиционер, а на столе, крое бумаг, имелись и признаки самой настоящей роскоши — фирменный кнопочный телефон «Панасоник», японский калькулятор и даже — о чудо! — самый настоящий персональный компьютер. «Макинтош», из той самой партии, что мы продали предыдущему директору.

— Ого! — поднял брови товарищ Бубенцов. — Как вас много!

— Мои компаньоны и друзья, — кивнул я на Валерика с Серегой. — Мы все вместе занимались решением известной проблемы.

— Мда… — сказал Григорий Степанович. — Это хорошо, что вместе. Коллектив — святое! Это все прекрасно… Слыхал про этого… как его… одним словом…

— Рогова? — подсказал я.

— Да-а… — протянул Григорий Степанович. — Я этого уголовника не знаю и знать не хочу. И в такие дела не вмешиваюсь.

— А вам и не нужно, — ласково сказал Серега. — Мы, в случае чего, разберемся.

Григорий Степанович посмотрел на него с подозрением и ничего не ответил.

— Этот негодяй оставил завод… Без всего! Вот, например, половина сырья шла через его кооперативы, а их сейчас милиция крутит! Сырье не идет! Это получается что? Это получается у нас простой в работе, невыполнение плана! А план — святое! Мне уже звонят и из обкома, и из управления торговли. Так что, ребята… нужно работать! Восстанавливать! Перестраивать!

— Что конкретно от нас требуется? — спросил я.

— Займетесь снабжением, — сказал Григорий Степанович. — Нужно все! Пшеница. Уксусная кислота. Клей! Этикетки на бутылки нечем приклеивать! Работы много, говорю сразу! Беретесь?

— Беремся, — сказал я.

Григорий Степанович потеплел.

— Вот это по-нашему! По партийному! А теперь, ребята, — Бубенцов обратился к Сереге и Валерику, — вы уж извините, мне Алексею несколько слов тет-а-тет сказать нужно!

С понимающими улыбками ребята покинули кабинет. Когда в кабинете остались только мы, я сразу перешел к делу.

— Людей Рогова уже уволили? — спросил я.

— Не так быстро, — покачал головой Григорий Степанович. — Спасибо, кстати, тебе и твоим друзьям, помогли с этим. Теперь уволим, конечно…

— Зря, — сказал я.

Бубенцов посмотрел на меня с удивлением.

— Это почему же?

— Потому что производством кто-то тоже должен заниматься, — сказал я. — А Рогов подбирал профессионалов. Они же здесь все знают, весь техпроцесс… и легальный, и нелегальный.

— Мда… — как-то неуверенно сказал Григорий Степанович. — Может быть ты и прав, нужно подумать, посоветоваться…

— Такой еще вопрос, Григорий Степанович, — сказал я, — мы в курсе дела, что ежедневно левой водки на заводе изготавливается примерно десять тысяч бутылок. Примерно на три миллиона в месяц. Что конкретно я могу пообещать своим друзьям?

Григорий Степанович нервно побарабанил пальцами по столу.

— Что же… — сказал он задумчиво. — Вы дело сделали, проблему помогли решить… Это хорошо.

— А сколько еще таких проблем может быть… — вежливо улыбнулся я.

— Может, — помрачнел Григорий Степанович. — И уже даже кое-что вылезает… но об этом после. Я же говорю — дело вы сделали, чего уж тут мелочиться! Привозите зерно, сделаем вам… ну, скажем, тысячу бутылок в день. Без оплаты, естественно.

— Григорий Степанович! — сказал я, стараясь придать голосу максимальный градус возмущенности. — Только левая водка три миллиона в месяц будет приносить, если все нормально организовать. Так у вас же не только левая водка! Вы же тоже заработаете порядочно! Это не считая всяких мелких радостей — подрядов, закупок и прочего.

Григорий Степанович мрачно посмотрел на меня.

— Ну ты тоже, парень, не того… — прогудел он. — Не горячись, одним словом. Что хочешь?

— Хотя бы две тысячи бутылок в день из нашего сырья, — сказал я.

— Полторы тысячи, — отрезал Бубенцов. — И не забывай, что у государства монополия на продажу водки.

Я весело улыбнулся.

— Ну что вы, Григорий Михайлович! Разве мы какие-то несчастные две тысячи бутылок в день не продадим так, чтобы наше государство об этом не узнало? Да даже в масштабе города народу похмелиться не хватит.

— Полторы тысячи, — поправил меня Григорий Михайлович. — И хватит об этом! Завтра с утра везите документы, будем составлять договора. Все, Алексей, отцу привет передавай при случае! Договорились или нет?

— Договорились, — улыбнулся я.

— Вот это по-нашему! — похвалил Григорий Степанович.

В коридоре меня ждали Валерик и Серега. Напряженные и взволнованные.

— Ну как? — спросил меня Серега.

— Бинго! — выдохнул я.

Серега посмотрел на меня вопросительно.

— Все ништяк, — бодро перешел я на более понятный моим друзьям язык. У нас есть полторы тысячи поллитровок в день. Правда из нашего сырья, и еще есть некоторые нюансы…

Мы вышли на улицу. На территории завода явственно ощущался запах спирта, чего-то химического и еще… пахло большими деньгами. Очень большими деньгами.

— Полторы тысячи бутылок… — сказал Валерик, который был слегка ошарашен таким количеством водки. — Это что выходит? Это выходит минимум пятнадцать штук в день?

— Выходит, что так… — сказал я. — И еще что-то заработаем на поставках. Но и накладные расходы предстоят, не забывай.

— Да пофиг накладные расходы! — жизнерадостно сказал Серега. — Пятнадцать тысяч это получается, что каждый день новую «тачку» можно брать? Парни… я до сих пор не особо верю, что это происходит на самом деле…

— Не привык еще? — улыбнулся я.

— Не привык. А кстати, о