Книга Не проси моей любви - Татьяна Олеговна Воронцова

ей следует прислушаться к его словам. — Ты в команде.

С утра прошел мелкий дождичек, потом выглянуло солнце, отчего все намокшее стало активно подсыхать, и когда команда из трех человек вошла в лес, головы у них закружились от множества чудесных ароматов.

— Ну, сейчас грибы попрут, — пробормотал Леонид, наклоняясь за земляникой, растущей прямо у обочины.

— Да они все лето прут, — откликнулся Герман, тоже срывая веточку, усыпанную сладкими красными ягодами, и протягивая Норе. — Зинка уже не знает, к чему их приспособить. Грибы жареные, грибы соленые, грибной суп, грибной соус, пирожки с грибами, омлет с грибами, варенье из грибов…

— Что?

— Тест на внимание.

— Ах ты, провокатор!

Вид темной бревенчатой громады дома Шульгиных вновь пробудил в сердце Норы иррациональные страхи. Последний раз призрачная обитательница его была столь благосклонна, что даже позволила шаману (или друиду?.. или кто он на самом деле?..) использовать особенности этого места для расправы с врагом, но кто знает, как она поведет себя сегодня.

— Ничего не трогай, — предупредил Герман Леонида, прежде чем они переступили порог. — Спрячь руки в карманы и только глазами смотри. Понял?

— Понял.

Вспомнив о похождениях доктора Шадрина и участкового уполномоченного Фадеева, Нора опасливо принюхалась. Не то чтобы она была очень брезглива, но у запаха смерти имелась однозначная психологическая подоплека, и ощущать его на фоне тревоги, вызванной самим фактом пребывания в этом доме, ей хотелось меньше всего. К счастью, запах отсутствовал. Вряд ли сюда выезжала бригада уборщиц с цистерной воды и мешком хлорки, но прошло столько дней…

Коврик и чурка все еще валялись под лестницей. Присев на корточки, Леонид посветил карманным фонариком. Но трогать не стал.

— Идите за мной, — сказал Герман, начиная подъем по знакомым до боли ступеням. — За перила не хватайтесь.

Дальше поднимались в молчании. Нора опять вся взмокла, хотя сегодня было прохладнее, чем на той неделе. Северное лето близилось к концу. Ей не хотелось думать, что пот выступил на ее теле от страха. Но вот Леонид обернулся, и она увидела, как блестит его лоб. И скулы, и нос, и подбородок. Ей сразу полегчало. Уж если этого монстра пробрало, то стоит ли требовать хладнокровия от нее, бедной девушки…

Герман вошел в комнату первым, оставив дверь открытой. Постоял напротив оконного проема, через который с улицы врывался свежий ветерок, и, обернувшись, кивнул Норе и Леониду, мол, давайте, все в порядке. Что могло быть не в порядке, Нора не знала и не хотела знать.

— Где он лежал? — спросил Леонид, проходя и останавливаясь на середине.

Герман указал пальцем.

— Здесь ведь не убирались?

— Нет, конечно. Вон же темное пятно. Думаю, если ты встанешь на четвереньки… Стой, черт тебя подери! Я пошутил. — Он внимательно посмотрел на Леонида, выражение лица которого навело его на другую мысль. — И если тебе захочется плюнуть на это место, пожалуйста, сдержись.

Тот зажмурился и пальцами обеих рук энергично потер веки. Глубоко вздохнув, открыл глаза. Было видно, что ему не по себе.

— Ты не винишь меня? — спросил Герман.

— В чем? В том, что мой отец умер от инфаркта?

Герман спокойно ждал ответа.

— Я ничего не чувствую, — сказал, помолчав, Леонид. — НИ-ЧЕ-ГО.

— А зачем ты сюда пришел?

— Думал, вдруг почувствую. То, что его убило. Или сожаление о том, что все сложилось вот так… между нами… между отцом и сыном. Бывает же иначе, правда? А у нас вот так. В прежние времена меня это огорчало. Когда я был подростком. Теперь же я стою здесь, смотрю на грязное пятно, оставшееся от моего отца, и не чувствую ничего абсолютно. Как так, Герман? — Он болезненно сморщился. — Как такое происходит с людьми?

— Мы не выбираем родителей, Ленька. Это лотерея. Кому-то повезло, кому-то нет. И от тех, кому не повезло, глупо ожидать того же, что от тех, кому повезло.

— Наверное, ты прав.

— Я точно прав. Ты не обязан скорбеть о кончине своего отца, как не был обязан любить его при жизни. Он тебя не любил.

— Он не любил никого.

— Вот именно. — Герман посмотрел на Нору. — Спускайтесь вниз, ладно? И подождите меня на улице. Мне тут надо… в общем, я недолго.

Смущенная улыбка, интимные интонации… Потомок древнего короля-колдуна, рожденного от морского чудовища. Она так и не решилась поговорить об этом с Аркадием. Побоялась услышать то, что ее разум откажется принять.

— Ладно. — Подойдя к Леониду, она мягко обняла его за талию. — Пойдем, Леня. Здесь неподалеку могилы заключенных ГУЛАГа и рядом лавочки. Посидим как нормальные люди. Если дождь опять не пойдет.

Расположившись на той самой лавочке, где сидел давным давно — сто лет назад или больше?.. — Александр, они закурили, чтобы создать видимость непринужденной обстановки. Нора всегда чувствовала себя сковано наедине с Леонидом, а тут еще слова Кольцова-старшего — «Ты, конечно, в курсе, что они любовнички? Твой приятель Герман и мой сын Леонид», — которые никак не выходили у нее из головы. Интересно, что там делает Герман. В мансарде проклятого дома. Вот сейчас.

Неужели непонятно? Ты видела собственными глазами, как его рука встретилась с рукой призрака, когда пришла туда с ним впервые… потом, конечно, убедила сама себя, что всему виной разыгравшееся воображение, но тогда — тогда ты не сомневалась! И если он способен пожать руку призраку, а призрак способен ответить на пожатие, то почему бы им не заняться любовью, например? Выразить таким образом признательность, симпатию…

От волнения ее охватил озноб, и Леонид это заметил.

— Что с тобой?

— Чем он там занимается, как ты думаешь?

— Думаю, общается со своими друзьми из иного мира.

Черт! Ее догадка оказалась верна!

— Ты так спокойно об этом говоришь…

— Разве это происходит впервые? — Он зевнул. — Нора, прекрати уже закрывать глаза на очевидные факты.

— Стоп! Стоп! Он кувыркается там с каким-то инкубом или суккубом… не помню, кто из них мальчик, кто девочка… и ты говоришь мне, что это нормально и даже не впервые происходит? Кстати, с кем? С инкубом или суккубом? Или для него это не имеет значения?

— Не имеет значения. И я не говорю, что это нормально. Я говорю, что тебе, с учетом твоих собственных ненормальностей, пора бы уже научиться принимать все ненормальности Германа. Когда ты приревновала его к Мышке…

— Он тебе рассказал?

— Да. Не перебивай. Когда ты приревновала его к Мышке, это еще можно было понять. Но к инкубам и суккубам…

Он негодующе фыркнул.

— А ты не ревнуешь? — спросила Нора.

— Сейчас? Нет.

— В день твоего отплытия на Анзер с группой трудников