Книга Послевкусие любви - Мария Александровна Волкова

просто, – войдя в роль, уверенно произнесла я. – Мои родители обожают моду, поэтому назвали в честь известного французского модельера – Габриэль Шанель!

Очкарик тотчас же судорожно закашлял: судя по всему, он знал обо мне гораздо больше, чем я сама о себе.

– Но как же! – возмутился он. – В своем последнем интервью вы говорили о том, что вас назвали в честь швейцарского художника, представителя академизма – Марка Габриэля Шарля Глейра!

– Точно! – воскликнула я. – Просто хотела вас проверить! – и кокетливо подмигнула очкарику, который воспринял это как самую большую похвалу в своей жизни, залившись краской. – В честь того самого Шарля-как его там-Глея и Габриэль Шанель: она в отличие от него хотя бы была девочкой! – и я принялась нервно хихикать.

– Я же говорю – шутница, – довольно произнес мужчина. – Но согласитесь, это же такие разные направления: академизм и абстракционизм!

– Да, всё на букву «А», – отмахнувшись, ответила я, и в зале все радостно рассмеялись.

– Габриэль, у вас прекрасное чувство юмора! Вы замечательная женщина! – и он, взяв меня за руку, поцеловал ее. – Восхищаюсь вами и не могу не задать следующий вопрос: а почему вино? Как так получилось, что вы сосредоточили свое внимание на виноградниках Кубани?

Моя улыбка на лице моментально застыла, а если быть точной, то, что от нее осталось после этого вопроса, лучше было бы назвать диким оскалом – какой засранец приставучий. Я, оказывается, еще и с виноградниками Кубани умудрилась что-то натворить, сама даже не подозревая об этом! Из-за таких, как ты, мой мозг вынужден находиться постоянно «в максимальной работе». Ты хоть знаешь, что такое максимальная работа в термодинамике? А я вот знаю, потому что ты как мой преподаватель по физике в 10 классе: постоянно кидаешь меня из одного равновесного состояния в другое, заставляя лихорадочно соображать. Я мельком глянула на очкарика, который наверняка владел и данной информацией.

– Ну я же ведь из Одессы, как и Соня Делоне, – медленно произнесла я, ища глазами одобрения очкарика, который еле заметно кивнул головой, – поэтому просторы России мне близки и знакомы по духу, а виноградники – они так вдохновляют! Ведь я интересуюсь вином почти всю свою сознательную взрослую жизнь: эти тонкие нюансы сливочного масла в «Мерсо», минеральные оттенки в «Пюлини-Монраше», пикантность бензольных тонов в эльзасских рислингах… я могу говорить о винах часами, это неотъемлемая часть меня! – в эту секунду я поняла, что меня понесло и я ненароком сболтнула лишнее, так как очкарик озадаченно смотрел в мою сторону с открытым ртом. – Ну или «отъемлемая» часть меня, – сообразив, мигом добавила я.

– Габриэль – потрясающая женщина, которая, оказывается, не только выдающийся художник-абстракционист, но еще и очень увлеченная натура, которая разбирается во всем, как вы видите! Мало кто из профессионалов смог бы дать столь точное описание «Мерсо» и «Пюлини-Монраше»…

Присутствующие в зале в очередной раз стали мне аплодировать. Ну что ж, хотя бы здесь не дала осечки. Это выступление проходит гораздо успешнее, чем мои попытки на «Мисс Гринпис» и «Женском бизнес-форуме», по крайней мере, никто со сцены не гонит.

– Вы же говорили в своем интервью, что ваши родители ортодоксальные евреи, поэтому вино в вашем доме никогда не пили… – прошептал очкарик, но я тут же со злостью перебила его.

– Тшшш, папуля любит втихаря дать по маленькой, но это лишь между нами, а то мама ненароком узнает! Семейная тайна!

– Знаете, Габриэль, я очень плохо разбираюсь в абстракционизме. К своему огромному сожалению, я не понимаю его, – продолжил мужчина из «Форбса». Можно подумать, я разбираюсь. – Вы, как человек, написавший целую книгу, посвященную черному квадрату Малевича, наверное, никогда не простите мне этого.

Из меня в очередной раз вырвался порывистый смешок. Целую книгу про «Черный квадрат»? Что там можно было написать в таком-то количестве? Видимо, эта Габриэль и впрямь потрясающая женщина.

– Какая я оказывается талантливая!

Мужчина тут же ухмыльнулся и закивал головой.

– Вы дразните меня, Габриэль, а ведь это интереснейшее направление, в котором вы настоящий профи. Расскажите нам что-нибудь про свои работы?

– Ну, у меня их так много, – я начала выкручиваться. – Про каждую в двух словах невозможно рассказать.

– К примеру, про эту, – и он дал знак рукой какому-то мужчине в зале, и через секунду на сцену уже тащили несколько одинаковых абстрактных полотен. Одинаковых, безусловно, с моей точки зрения. Я моментально напряглась, почувствовав, как у меня немеют руки. «Интересно, если я отпрошусь в туалет, они отпустят меня?» – и я жалобно посмотрела на мужчину из «Форбса».

– Одна из ваших самых известных работ, – произнес он, указывая на картину с изображением нескольких ярких кружочков и овалов. – Я, право, ей восхищаюсь!

Я тут же почесала макушку, пытаясь, найти в этих пятнах хоть какой-то смысл.

– Это после бутылки Мерсо, – произнесла я, уверенно качнув головой. – На меня снизошло озарение, в особенности, когда я рисовала, вон те два черненьких круга посередине.

– Еще бы, ведь это ваши глаза, – добродушно сообщил мужчина, и тут до меня стало доходить, что на картине изображена женская голова, и у всех этих кружочков определено есть закономерная последовательность.

– Моя голова! – победоносно выдала я.

– Конечно же, это автопортрет Габриэль, – согласился он, теперь мне стало понятно, почему никто и никогда не видел эту чудо-художницу. Такой автопортрет подошел бы почти любой женщине возрастом от 20 и до 60 лет! Правда, на этом мой экзамен не закончился: через минуту в зал притащили еще одно полотно, состоящее из нескольких квадратиков и треугольников зеленого, синего, желтого и фиолетового цветов. Я вновь тяжко вздохнула.

– Ваша самая популярная работа! – произнес он, я стала всматриваться в эти яркие, хаотичные цвета, набросанные без какой-либо логики, но при этом зрительно собранные таким образом, что возникает ощущение пространства, масштабности, ностальгии – и тут до меня дошло…

– Виноградники Кубани, – прошептала я, не отводя взгляда от картины. И впрямь лучше не изобразить!

– Ну, это мы и так знаем, Габриэль, но что именно вы хотели нам рассказать этой картиной? Почему она стала такой популярной на выставке в Париже?

Я тотчас же хмыкнула. Просто французы в жизни таких виноградников не видели, поэтому и стала популярной. Но данный ответ был бы слишком однобоким, поэтому я промолчала, взяв короткую паузу. А вообще я была жутко горда тем, что, несмотря на то, что лицезрела этот шедевр впервые в жизни, каким-то пятым чувством все же самостоятельно дошла до правильного ответа. Может, я все же понимаю что-то в этом искусстве? Что ж, в экстренных случаях мой мозг начинает усиленно и