Книга Дневник шпиона - Николай Григорьевич Смирнов

пальцы были украшены брильянтами, оправленными в платину. Его голос хрипел, и речь его сопровождалась странными подмигиваниями. Словом, он был похож на старика из какой-то французской комедии. Но цинизм его был чисто американский. Когда я сообщил ему мои требования, он сказал:

— Ладно, я вам соберу все, что нужно. Только имейте в виду: требуемые вам справки отчасти касаются военной обороны…

— Что из этого следует?

— А то, что они вам будут стоить на сорок процентов дороже таксы. Согласны?

Конечно, я пошел на эти нетяжелые условия, и мы разговорились. Коч авторитетно заявил мне, что коммунизм не имеет никаких шансов на распространение среди американских рабочих: нигде идеи о гармонии интересов капиталистов и пролетариев так не сильны, как в Штатах. Попутно он познакомил меня с системами внедрения этих идей в рабочую среду, с искусством провокации, черными списками и т. д. У Коча был огромный опыт и хорошо подобранный штат сотрудников. Беседа с ним была для меня настоящим откровением, так как наши промышленники еще слишком патриархальны, чтобы ввести нечто подобное в практику Англии.

Старик снабдил меня решительно всем, что мне было нужно. Он не спросил меня, для чего я собираю материалы. Иначе, может быть, он набавил бы еще несколько десятков процентов. Мы расстались с ним по-приятельски, и он просил не забывать его. Перечитывая переписанные на машинке сведения о росте американского судостроения, я ощутил почти физический страх перед этими легкими листиками папиросной бумаги.

Без особого труда мне удалось собрать также данные о численности армии, намечаемых преобразованиях и пополнениях. И здесь цифры были неутешительны. Техника и промышленность подпирали армию со всех сторон. Кроме того, людские резервы находились в хорошем состоянии, и аппарат мобилизации был создан безукоризненный.

Мы пробыли в Америке шесть месяцев, и за этот срок я узнал почти все, что нужно. Ощущение надвигающейся катастрофы окончательно оформилось во мне. Огромный запас железа, извлеченный американцами из-под земли и претворенный в миллионы изделий, распирал страну и дурманил мозги нации. Избыток золота понуждал к авантюрам. Все привычные масштабы нуждались в пересмотре. Даже сам Атлантический океан казался мне теперь слишком слабым препятствием, чтобы сдержать рост экспансии современных янки.

Наше пребывание в Японии, куда мы приехали в ноябре 1925 года, меня немножко успокоило. Совершенно самостоятельно я постиг ту старую истину, что лишь в союзе с этим небольшим симпатичным государством Англия может зажать Америку в тиски. Но делать это надо как можно скорей.

В Нагасаки я случайно познакомился с ученым майором японцем, который начал бывать у нас часто. Как-то в разговоре за бутылкой вина я высказал ему мысль, что интересы Англии и Японии совпадают в вопросе об американской опасности. Немного захмелевший майор согласился с этим и рассказал мне, как рисуют военные круги Японии предстоящую кампанию. Особенно мне понравился проект разрушения Панамского канала с воздуха. Тут же в шутку за столом мы набросали план совместного выступления против Америки. План получился безукоризненный. Конечно, я немедленно уничтожил его, такие документы держать в гостинице рискованно, но исходные точки проекта остались у меня в голове. На этом плане майор сделал надпись: годен только на семь лет. И действительно, через десять лет, может быть, весь мир не сможет справиться с Америкой.

Из Японии мы перебрались в Индию, так как ни одно хорошее английское путешествие не обходится без этого. Мабель всем восторгалась и покупала все без разбора. Я же считал время, проведенное в Индии, потерянным. Англия крепко стоит в этой стране, а мое место там, где не все благополучно. Мне, например, было очень неприятно, что мы исключили из своего маршрута Китай. Но для семейных путешествий теперь эта страна не годится.

В Индии Мабель заявила, что устала от путешествия и что ей хочется теперь как можно скорей оказаться только в одном месте: в нашем доме на Парк-Лэйне. Только из любви ко мне она согласилась возвращаться через Панамский канал. Но она категорически отказалась вернуться на месяц в Соединенные Штаты, где я хотел дополнительно исследовать вопрос, как американцы предполагают реагировать на выступление Англии совместно с Японией. От Панамского канала мы свернули к югу и посетили Буэнос-Айрес, прекрасный город, свыше меры украшенный электрическими лампочками и розами. Оттуда прямым рейсом направились в Европу.

Мы сошли на землю в Марселе в конце апреля 1926 года. Мабель решила на несколько дней задержаться в Париже, чтобы привести в порядок туалеты, устаревшие за время путешествия. Но нам не удалось сделать этого. Вдруг французские газеты в один голос затрубили, что в Англии готовятся события, небывалые в истории. Предсказания деда, что консерваторы наладят машину, не сбылись. В Англии пахло грандиозной забастовкой.

Пока мы с Мабель, каждый со своей точки зрения, опровергали возможность серьезного конфликта, всеобщая стачка в Англии уже разразилась. Мы оставили наши чемоданы в Париже на попечение горничной и с маленькими сумочками в руках выехали на аэродром. Там уселись в кабину аэроплана, который должен был доставить нас в Лондон.

В полном молчании мы перелетели через Ла-Манш. Глаза Мабель блестели как ни разу во время путешествия. В душе она уже жалела, что из-за костюмов пропустила начало стачки. Если бы можно было погонять аэроплан, как лошадь, она, наверное, не преминула бы сделать это.

Я, со своей стороны, тоже хотел как можно скорей оказаться на улицах Лондона. В тревожные минуты я не люблю находиться вне своей страны.

Мы прилетели в Лондон в два часа дня 5 мая 1926 года.

ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА

5 мая. Мне никогда не приходилось ходить столько пешком по Лондону. Автомобиль не выехал за нами: нашей телеграммы почему-то не доставили. Все такси были разобраны. Трамы, подземка и автобусы бастовали. Когда Мабель узнала об этом, она радостно закричала:

— Славно! Идем пешком, Эдди. Надо, чтоб все чувствовали забастовку.

Но от Кройдона до нашего дома добрых 15 миль. На пятой миле Мабель сдала и, не отрицая значения забастовки, потребовала, чтобы я позаботился о средствах передвижения. Мне удалось уговорить проезжавшего мимо лавочника предоставить нам свою тележку, запряженную одной лошадью. По дороге лавочник объяснил нам, что за последние пять лет он впервые путешествует так примитивно. Поезда не ходят, а ему надо оплатить вексель. Он занял лошадь у своего соседа и пустился в путь.

Лавочник немного подвез нас. Но ехать по центральным улицам в его допотопном экипаже у меня не было охоты. Мы расплатились с ним и сошли на асфальт, хотя до нашего дома оставалось не меньше пяти миль.

Газеты