Книга Дом колдуна - Мэри Блум

не то что людям. Жизнь в доме, полном скверны, имеет свои преимущества — особенно, если ты восприимчив к Темноте. А колдуны, как впрочем и мертвяки, к ней восприимчивы.

Я кивнул. В тот же миг Глеб стремительно вытянул руку, резко схватил за грудки стоявшего рядом с ним охранника и дернул на себя. Болезненный вскрик, грохот железа. И смельчак, даже не успевший коснуться пистолета, оказался прижат к решетке ворот, как кусок мяса к решетке гриля — пытаясь освободиться и не в силах этого сделать. Ему оставалось только шипеть.

Глеб уже давно не обычный человек — с тех пор, как его душа оказалась у меня и связь с телом идет через меня и мою Темноту. Когда в теле нет души, ему не страшна скверна — наоборот, полезна. Она увеличивает силу в разы. Ну а что касается меня, я никогда и не был обычным человеком.

Рука охранника, стоявшего напротив меня, безвольной плетью упала вдоль тела, так и не сумев залезть в кобуру. Пока, глядя в его напуганные глаза, я вытягивал из него силу, он хватал ртом воздух, покрывался испариной и белел, становясь все более похожим на тех, кого охраняет. Когда до финала оставалось совсем немного, я разжал руку, отпуская его, и он, как мешок с отходами, плюхнулся на землю, не в силах пошевелиться — только в ужасе смотреть. Еще чуть-чуть — и он бы сдох. Но зачем переходить грань? Тем более кто-то же должен будет доложить Змееусту, что тут произошло.

Я повернулся ко второму охраннику, на чьей физиономии под натиском Глеба уже вовсю отпечатался узор решетки.

— Замок открыл, — приказал я. — Пока живой.

Друг чуть ослабил хватку, и дергающиеся пальцы нашего визави послушно нырнули в карман. Ключ провернулся в замке, и ворота со скрипом распахнулись.

— Не убивайте! — простонал охранник, в панике глядя на меня.

Через пару мгновений второе тело рухнуло на землю в том же состоянии, что и первое — чтобы не мешалось под ногами. Теперь оба, как кожура от фруктов, из которых выдавили всю начинку, лежали у ворот и отчаянно смотрели на Дарью, словно моля о помощи. Видимо, только сейчас оценили, что надо было по-хорошему послушаться Синод — как законопослушные граждане. Все случилось так быстро, что я даже толком не понял, кто они были: очень слабые колдуны или просто обычные люди. Хотя это и не слишком важно.

Дарья, все это время спокойно наблюдавшая в сторонке и не мешавшая, молча присоединилась к нам. Оставив две надолго обессилевшие тушки у входа, всей компанией мы подошли к часовне — совсем новой, даже без трещин и сколов на стенах. Над входом болталась пафосная золотая табличка, восславлявшая щедрость благодетеля, на чьи средства эту красоту построили. Даже не удивлюсь, если хоронит тут бедняков за свой счет, а те и благодарны, не понимая, что у щедрого старичка на них свои планы, и все придется отработать — не при жизни, так после смерти. Вот такая выгодная благотворительность.

Воспользовавшись любезно одолженной связкой ключей, я открыл массивную дверь. В лицо тут же ударил запах ладана, не столько перебивая, сколько еще больше усиливая тлетворный аромат, который уже пропитал все вокруг. По углам догорали огрызки свечей. Такое чувство, что с местным благодетелем мы только что разминулись. Ну а в самом центре помещения стоял разворошенный гроб. Похоже, старик так намаялся, поднимая его содержимое, что решил отложить уборку до утра.

— Еще доказательства нужны? — уточнил я у Дарьи, брезгливо смотревшей на личинки под ногами.

Что поделать, работа некроманта грязная. Ее выбирают самые не брезгливые.

— Вот же мерзость… — пробормотал рядом друг.

— И эта мерзость, — кивнул я, — мешает всем милым людям на этом кладбище спокойно спать. Надо бы ее прибрать, раз он сам не сумел, — я повернулся к Глебу. — Бензин из багажника принесешь?

С заразой разбираться надо быстро. А лучший способ — спалить ее дотла.

Ep. 22. Перстень мертвеца (III)

За окном была глухая ночь. В такой поздний час хозяин старинного особнячка на Литейном проспекте обычно крепко спал. Однако сейчас вместо этого, кривясь и морщась, отмокал в ванной, погрузив в темную жижу дряхлое высохшее тело — жалкую оболочку, которую не пожалела Темнота, забрав все то ценное, что он в ней хранил. Эта жадная тварь вообще бы отобрала все, но благо он, Змееуст, додумался себя обезопасить. Перехитрил эту сучку.

Суставы аж выворачивало, каждая кость, казалось, ныла. Давненько он никого не поднимал, даже и не думал, что это вытянет столько сил. Но оно того стоило: наконец-то этот зарвавшийся юнец поймет, с кем вообще связался.

Ну а пока, восстанавливая силы, старик принимал ванну — погружаясь все глубже в черноту, которая заменяла воду. Кожу щипало неимоверно, будто стягивало невидимыми зажимами, жгло раскаленными утюгами — завтра появится с десяток новых морщин, уродливых нависших складок и пигментных пятен. Все-таки ванна была из скверны — не совсем черной, скорее мутно-серой, похожей на грязь, и не такой густой как раньше, а изрядно разводненной. Однако он выдерживал ее до сих пор и отказываться от старой привычки не видел смысла. В конце концов, он никогда не гонялся за красотой. Что такое красота? Пшик — и пройдет, а вот сила останется.

— Господин, позвольте? — в дверь робко постучали.

— Просил же меня не беспокоить… — пробурчал Змееуст. — Чего надо?

Дверь распахнулась, и в комнату осторожно вошла служанка, сжимая в руке горящий смартфон.

— Вас просят. Говорят, срочно, — сказала она, стараясь не смотреть в сторону ванны.

Вот только он заметил брезгливость в ее глазах.

— Чего уставилось? — прикрикнул старик, вырывая у нее смартфон. — Пошла вон!..

Девица торопливо выскочила прочь. И за что только он платит этим дряням? Ведьма третьесортная, да еще и уродина, каких поискать — а смеет смотреть на него с презрением. Да у нее даже шанса нет заинтересовать собой Темноту — так, как сумел он!

— Слушаю! — рявкнул он в трубку, а следом подскочил, расплескивая скверну по полу. — Чего?!..

Новость аж подкосила, и тело рухнуло обратно в ванну. Часовня сгорела… Та самая часовня, где он только что выложился по полной. Воображение без усилий рисовало огромное искрящее пламя над его последним оплотом силы — последним местом на этой земле, где он еще хоть чувствовал прежнего