Книга Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев

как нам быть.

Поднялся старый боярин Филипп.

— Нечего думать. Тебе, княже Лев, отныне землёю Галицкою володеть. Бо старший ты сын князя Данилы. Ведомо, как в юных летах храбро бился ты под Ярославом с уграми и как под Носсельтом, в краях немецких, первым копьё преломил, и как на татар ходил с мечом вместе с отцом своим и братией. Тебе отныне отчину и дедину свою вверяем.

— Верно! Верно! — наперебой раскричались льстивые блюдолизы.

Среди наиболее шумных Альдона приметила Маркольта, вторили ему и молодой Мирослав, и поседевший в битвах воевода Дионисий Павлович, и Лука Иванкович.

Но вот встал предо Львом в полный рост епископ Иоанн.

— Многие дела твои перечислил здесь боярин Филипп. Об одном токмо забыл: как ты схимника Войшелга саблею засёк! Как воровски, нощью чёрною, ворвался ты в монастырь Михайловский во Владимире, как осквернил обитель сию, как не устыдился кровь пролить в месте, для молитв назначенном! Решайте, бояре и князи: достоит ли такому, как Лев, володеть Русью!

Лев с угрозою, исподлобья, глянул на седую бороду епископа, стиснул зубы, смолчал. Он держался спокойно, только десница чуть дёрнулась и невольно легла на пояс, где обычно висела сабля в обшитых синим сафьяном ножнах. Но сейчас, в день скорби, Лев отдал оружие меченоше.

— А сколь людей русских схимник сей погубил, про то не упомнишь, святой отец?! — прорычал из своего угла Мирослав.

Его поспешил поддержать поросьский князь Юрий.

— Землю нашу не един раз воевал литвин.

— Зорил, последнее добро у смердов[175] отбирал, Гродно и Новогрудок во крови потопил! Али забыл ты делишки Войшелговы, святой отец?! — продолжал неистовствовать Мирослав. — И поделом литвину сему!

— Уймись, боярин! — грозно встал с кресла князь Владимир. Не о том епископ речь ведёт. То, что створилось в ту нощь, пятном несмываемым легло на душу твою, князь Лев. Как бы ни был плох князь Войшелг, но расправу над ним вершить не имел ты права никоего. Худо сотворил ты, и прав отец Иоанн!

Альдона с благодарностью посмотрела на Владимира.

«Хоть он супротив убийцы брата моего несчастного. А эти! — Она с презрением обвела взором бородатые лица бояр. — Они одно только признают право — силы».

С одного из последних рядов поднялся какой-то боярин, рослый, темноволосый, Альдона не сразу поняла, что это Варлаам.

— Думаю, что мы не о том говорим. Зачем сейчас вспоминать прежние дела, пусть были они плохи и неправедны? Все мы былинки на путях бытия. Жизнь наша — мгновенье по сравнению с вечностью. Но Господь дал каждому из нас возможность покаяться в грехах своих. Вспомните, как в Чехии князь Болеслав Грозный убил брата своего, Вацлава, а потом выстроил в честь его храм и со слезами на глазах молил Всевышнего простить ему грех его. И, может статься, Господь внял жарким молитвам преступившего через кровь. Ибо Болеслав был добрым и умным государем и старался мудрым правлением искупить тяжкий грех. И мы сейчас собрались здесь не для безлепых споров и горьких сетований о былом, но чтобы решить, кому занять стол Галицкий. Стол Ярослава Осмомысла[176], стол Романа Великого[177], стол Даниила[178]! Кто бы из князей мог продолжить славные дела предков своих? Думаю, что князь Лев и по праву наследования, и по летам своим достоин отцова стола.

В то время как говорил Варлаам, бояре стихли, а сидевшая рядом с Альдоной Ольга удивлённо спросила:

— Кто енто? Красно баит. И по-учёному.

— Низинич, Варлаам. Во фрягах учился, — шепнула ей Альдона.

Как только Низинич, раскрасневшийся от смущения (он впервые держал речь на таком снеме и сам немного удивился своему неожиданному поступку и словам), смолк и опустился обратно на лавку, бояре Галича и Холма снова зашумели.

— Верно молодец молвил! Не для споров собрались мы тута! — вскричал старый Филипп.

— Льву! Льву Галич! — неслось отовсюду.

Иных голосов слышно не было. Кто-то, правда, предложил уговорить вернуться из пещеры князя Василька, но его тотчас оборвали и перебили сторонники Льва. Таких было большинство.

— Что ж. На том и порешим, — заключил канцлер Лука Иванович. — Тебе, княже, галицкий стол.

— Благодарю за великую честь, князья и бояре, — приложив руку к сердцу, Лев трижды, поворачиваясь по сторонам, поклонился собранию. — Приложу все силы свои, чтоб цвела и славилась земля наша. А покуда, мыслю, определить надо нам удел вдове и дщери покойного. Княгиня Альдона! Даю тебе и дочери брата моего, Шварна, град Шумск и сёла окрест него. Лука, скрепи грамоту серебряной печатью княжеской. И да минуют тебя беды и несчастья, княгиня Альдона! Брату моему Владимиру жалую Берестье, брату Мстиславу — Пересопницу. На том слово моё.

Снем был окончен, спорить было не о чем. Каждый получил то, чего мог добиться. Оставалась Литва, но вопрос о ней решить теперь, в одночасье, было нельзя. Пройдёт ещё седмица, и Лев узнает из грамоты Маненвида, что литвины на таком же снеме выбрали в великие князья Трайдена. Литва откачнула от Галича, да иного, верно, и ожидать было невозможно. Лев примет весть спокойно, он был пока доволен тем, что имел, и понимал, что Литва — это недостижимо. Да и Шварн никогда бы не имел там власти, если бы не воля Войшелга. Войшелг! Свирепый монах-литвин даже из могилы продолжал чинить Льву пакости. Из-за него епископ Иоанн стал врагом. Отныне, — Лев знал, — этот любимец отца всегда, во всех делах будет его противником, когда скрытым, когда явным.

«Церковников придётся задаривать, — думал князь, вперив угрюмый взгляд в шелковую рясу епископа. — И выдвигать своих людей на высокие места. Низинич говорил с Феогностом Сарайским. Что же, надо сделать его другом, союзником. Сарай... Мунгалы... Ногай. Всё завязано в тугой узел. А ещё Запад. Папы, меняющиеся едва не каждый год, император, угорский Бела, чешский Пржемысл Отакар[179], ляшские князья».

Лев отвлёкся от своих дум, только когда понял вдруг, что сидит в палате один. Братья, бояре, духовные лица — все давно ушли, лишь Констанция дремлет, развалившись в мягком кресле, да холоп гасит свечи в семисвечниках на стене.

Тёмной тенью проскользнул в палату и упал перед князем на колени армянский придворный лекарь Санасар.

— Княже! — ожёг он слух Льва громким шёпотом. — Твой брат Шварн был отравлен! Я осматривал его тело. Оно покрылось чёрными пятнами. Это