Книга Все хорошо - Мона Авад

свои пять пальцев. Пол. Но как он мог здесь очутиться? И все же это определенно он, спускается чуть впереди меня по винтовой лестнице, кружит по спирали, которой нет конца.

– Пол, – кричу я, – что ты здесь делаешь?

Он не оборачивается. И не отвечает. Просто продолжает спускаться. Как будто меня тут нет. Как будто я не иду у него за спиной, можете себе представить? Тогда я, прихрамывая, бросаюсь за ним. «Пол! Пол! Пол, подожди, пожалуйста!» Никакого ответа. Как это на него похоже! Под конец нашего брака так было постоянно. Я больше не могла бежать впереди него, стуча каблучками в форме сердечек. Теперь первым шел он. А я всегда тащилась позади. Боясь отстать, силясь за ним угнаться. Куда бы мы ни направлялись – в магазин, в парк, в ресторан, на еще одно бесполезное псевдоромантическое свидание, – он всякий раз шагал впереди. И никогда не оглядывался. «Пол, подожди!» – жалобно просила я, ужасаясь тому, как жеманно звучал мой голос. Но он не слышал. Не слышал или не хотел слышать. Он и сейчас не слышит. Хотя я мчусь со всех ног в надежде его нагнать.

«Осторожнее. Вы же не хотите опять упасть? Не хотите рухнуть в бездну, а, мисс Фитч? Снова? Мы-то помним, чем это в прошлый раз кончилось». О да, это стало концом всей моей прежней жизни. Смотрю на Пола, который уходит все дальше. Должно быть, он устал ждать. Устал от моей хромоты, цементной ноги, измученного лица.

– Пол! – кричу я.

А сама думаю: «Только обернись разок, и ты увидишь. Увидишь, как я изменилась. Насколько мне теперь лучше. Просто обернись. Обернись, пожалуйста. Поверни голову и узнаешь». Но он уже так далеко, что почти не различим в темноте. А потом где-то там, внизу, хлопает дверь. И грохот отдается у меня в груди, вибрирует в костях. Я вдруг замечаю ниже надпись «ВЫХОД». Пол! И еще быстрее бросаюсь вперед, все еще веря, что смогу его догнать. А потом спотыкаюсь, срываюсь с лестницы и лечу вниз. Лечу, кажется, целую вечность. И все время больно бьюсь об острые каменные ступени. Спиной, шеей, руками, ногами. Вскрикиваю и падаю, вскрикиваю и падаю. И вот, наконец, с жутким хрустом приземляюсь на твердую землю и вкатываюсь в открытую дверь.

* * *

Я ничком лежу на обитом ковролином полу. Щека прижата к мягкому ворсу, один глаз приоткрыт. Алый пол. Алые стены. С низкого потолка криво свисает люстра. Я умерла? О нет, я жива. Но кости у меня ноют. И спина болит. Откуда-то доносится нежная мелодия. В углу потрескивает камин, обдавая меня волнами тепла. Где-то рядом кончик кия стучит по бильярдному шару, загоняя его в лузу. С треском вонзаются в мишень дротики дартса. Поскрипывают иглы. Где я? Мне вспоминается светящаяся вывеска «ИГРЫ».

– Пол, – шепчу я. Хотя и знаю, что его тут нет. Это был фокус.

«Любите фокусы, мисс Фитч?»

В комнате смеются. И хлопают в ладоши. Кажется, это три пары рук. А три пары кожаных ботинок притоптывают в такт. Звуки доносятся до меня со всех сторон.

– Ох ты ж, какая неприятность, – негромко произносит кто-то. – Верно ведь?

Голос мужской. Низкий. И певучий. Волосы у меня на затылке встают дыбом. Я оглядываюсь по сторонам, но никак не могу их разглядеть. Перед глазами мелькают красные стены, пустые столики и бильярдный стол. Но я почему-то знаю, что трое в костюмах где-то близко. Стоят и смотрят на меня. И улыбаются, разглядывая мое скорчившееся на красном полу тело.

– Осторожнее, осторожнее, – ласково произносит другой голос. Глубокий, хриплый и приглушенный, будто обладатель его зажимает себе рот руками. – На лестнице нужно под ноги смотреть, мисс Фитч.

– Мы же не хотим, чтобы вы опять упали, – смеется третий.

– Мы помним, чем это кончилось.

– Стало концом всей вашей прежней жизни.

На глаза наворачиваются слезы. Со всех сторон до меня доносится смех. Ласковый. Понимающий. Знающий обо мне все.

– Ну же, – произносит один из голосов. – Может, подать вам руку?

И вдруг откуда ни возьмись у меня перед носом появляется рука. Обтянутая перчаткой. Ослепительно белой перчаткой. Пальцы шевелятся, как бы подначивая – испытай нас, испытай.

Я берусь за руку, и она легко вздергивает меня вверх, помогая подняться на ноги. Я как раз собираюсь поблагодарить, когда вдруг замечаю троицу в другом конце комнаты. Толстяк стоит в дальнем углу, привалившись затылком к мишени для дартса и закрыв лицо руками. Его трясет от страха. Причем так сильно, что поневоле подумаешь – притворяется. Он даже попискивает в ожидании броска. Это уж точно слишком. Я начинаю подозревать, что он вовсе не стонет, а хихикает, закрывшись руками. Высокий и статный стоит перед ним, повернувшись ко мне своей обтянутой пиджаком спиной. И видно мне, как обычно, только краешек его прекрасного правильного бледного лица. Судя по тому, как изгибается уголок его губ, он усмехается, глядя на Толстяка. И при этом держит в обеих обтянутых белыми перчатками руках дротики для дартса.

Непримечательный сидит на бильярдном столе. И, уложив кий на бедра, с мягким скрипом полирует его кончик. А сам не сводит с меня своих красных глаз.

– Ах, мисс Фитч! Вернулись, значит? Добро пожаловать! Как там ваша спина?

Двое других оборачиваются ко мне и улыбаются. Мне достаются целых три улыбки. От моих покровителей.

Я вдруг замечаю, что над их головами с потолка свешивается черно-белый телевизор. Показывают сцену, по которой мечется актриса в белой сорочке. Я. Я в роли Леди М, на фестивале в Мэне, бог знает сколько лет назад. Узнаю этот спектакль. Да и как его не узнать? Это же был мой последний фестиваль. Мой последний выход на сцену, хотя тогда я еще об этом и не подозревала. Раньше я никогда не видела этой записи, не знала даже, что спектакль снимали. Интересно кто? Босиком бегу по сцене. Помнится, она была ужасно холодная. В лицо мне светит горячий белый луч прожектора. Сорочка развевается, делая меня похожей на призрака. Руки выпачканы в крови, которую никто, кроме меня, не видит. Где-то там, у меня за спиной, мужчина в докторском одеянии и медсестра-недотепа обсуждают мой случай, мою судьбу. Но я их, конечно, не замечаю. Слишком занята борьбой с моими собственными демонами. У меня сейчас одна забота – смыть с рук кровь, которую никто не видит. И я понятия не имею, что вот-вот упаду со сцены, что моя привычная жизнь вот-вот закончится. Я наслаждаюсь этим безумием, в