Книга История Соединенных Штатов Америки - Андрэ Моруа

вся страна выступает за республику против монархии и за федеральное правительство против беспорядков. Президент заявил о терпимом отношении ко всем, даже к тем, кто якобы враждебно настроен по отношению к Союзу; о равной справедливости для всех; о свободе печати; о свободе мысли; о поддержке штатов в защите их прав; о мирной торговле и честной дружбе со всеми нациями, но предостерег от долгосрочного альянса с любой из них. «Иногда говорят, — продолжал он, — что человеку нельзя доверить право руководить собой… Или, может, где-то с Небес снизошли непорочные ангелы в виде королей, которые этим человеком будут править?» Джефферсон считал, что хорошее правительство должно позволять людям свободно выполнять свою работу. Он хотел бы погасить долг, а значит, сократить расходы, урезать персонал, избежать войны. «Я за строгое, скромное и простое правительство, которое сделает все возможное для выплаты национального долга. Я враждебно отношусь к приумножению числа государственных служащих и окладов исключительно ради удовлетворения собственных сторонников».

Уильям Бёрч. Вид старого здания Капитолия в Вашингтоне. Ок. 1800

5. Когда церемония закончилась, Джефферсон так же пешком вернулся в пансион Конрада. Именно там он сформировал свой кабинет. Госсекретарем назначил Мэдисона. Оба они были из Виргинии, и Джефферсон испытывал к Мэдисону отеческую любовь. И не потому, что у них была большая разница в возрасте — Джефферсону было пятьдесят восемь лет, а Мэдисону пятьдесят, — просто президент был крепко сбитым и высоким, а государственный секретарь — маленького роста и тщедушным. Руководство казначейством Джефферсон передал недавно получившему американское гражданство Альберту Галлатину, уроженцу Женевы, другу мадам де Сталь и английского банкира Бэринга. Избранный в конгресс Галлатин проявил себя подлинно финансовым гением. Из-за неистребимого французского акцента речь этого трансатлантического Неккера было сложно понять, но все искупала ясность его идей. Республиканцы-демократы стремились отменить последние законы федералистов. Действие временно принятого Закона о подстрекательстве закончилось само по себе. В Закон о натурализации были внесены поправки, и обязательный срок проживания в стране изменен с четырнадцати до пяти лет. Налог на виски был аннулирован, к огромной радости приграничных фермеров, которые еще больше полюбили Джефферсона. Галлатин подсчитал, что федеральный доход составит около десяти миллионов шестисот тысяч долларов в год, и за счет сокращения расходов на армию и флот можно будет тратить всего три с половиной миллиона долларов, что позволит ежегодно уменьшать национальный долг на семь миллионов долларов. Через несколько недель Джефферсон переселился в президентский дом, который в шутку называли «дворцом», он был еще в лесах, когда Эбигейл Адамс провела торжественную церемонию его открытия. «Дворец» был тогда недостроен, и, в частности, там не было лестницы. На своих приемах Джефферсон решил игнорировать все предписания иерархии. Гостей рассаживали pêle-mêle («пель-мель», смесь — это слово он привез из Франции). Он считал, что «все люди совершенно равны, будь то соотечественники или иностранцы, знатные вельможи или простые смертные, и что к ним следует относиться как к таковым». Теперь уязвленные послы могли наблюдать, как их почетные места занимали более проворные конгрессмены. Но еда была достойна Виргинии, гостеприимство — южным и неисчерпаемо щедрым, а разговоры — блестящими. Джефферсон был вдовцом, прекрасная Долли Мэдисон, жена госсекретаря, исполняла роль первой леди.

Рембрандт Пил. Портрет Альберта Галлатина, министра финансов США. 1805

6. «Мы все республиканцы, мы все федералисты». В речи Джефферсона эта фраза звучала красиво, в действительности следовало учитывать чувства партии. А партия требовала новых должностей. Адамс вплоть до последней минуты заполнял все вакансии федералистами, и эти «полуночные назначения» связывали руки Джефферсону. «Государственные служащие редко умирают и никогда не выходят в отставку», — говорил он. Сторонники нового порядка настаивали на чистке всей администрации. Для Джефферсона, который только что объявил и проповедовал примирение, это было непросто. «Политика мистера Джефферсона — успокаивать Север, предоставив ему места, и полагаться на Юг, защищая принципы Конфедерации», — утверждали недовольные. Он не мог устоять перед слишком сильным давлением и был вынужден, как то позволяла Конституция, увольнять чиновников, чьим единственным преступлением было наличие собственных убеждений. Так выглядел первый опыт «системы чистки» партийных кадров, которой предстояло стать одной из незаживающих ран американской политической жизни. Джефферсон прибегал к ней весьма редко.

7. Самой важной сделкой президентства Джефферсона стала покупка Луизианы. Эта огромная территория, намного превышавшая по площади штат, который сегодня так называется, включала в себя большую часть долины Миссисипи, которую в 1763 году Франция уступила Испании. Та признала право Америки на навигацию по Миссисипи и право экспортной торговли через порт Нового Орлеана. Эти два права были жизненно необходимы для местных американских жителей Огайо, то есть фермеров Запада, для которых речное судоходство было единственно возможным торговым путем. Они вновь забеспокоились, когда узнали, что в 1802 году Испания по тайному договору вернула Луизиану Франции в обмен на Тоскану. Бонапарт, тогда в зените славы, оказался более опасным соседом, чем слабая Испания, и вызывал страх у американцев. Они не ошиблись. Талейран, знаток Америки, подталкивал первого консула к созданию Французской империи и к воссоединению через долину Миссисипи связей между Луизианой и Канадой, причем, возможно, путем повторного завоевания последней, аннулировав договор 1763 года. Чтобы подготовить эту операцию и обеспечить для нее базу, в Сан-Доминго, где, бросив вызов Франции, установил диктатуру темнокожий Туссен-Лувертюр, был направлен генерал Леклерк. Он одержал победу над темнокожим Бонапартом, но вскоре скончался от желтой лихорадки, косившей его армию. Джефферсон, друг и поклонник Франции, тем не менее сразу же понял, что, если она займет устье Миссисипи, Соединенным Штатам останется только броситься в объятия Англии. Он поручил Монро и Ливингстону провести переговоры с Францией и предложить ей пятьдесят миллионов франков за приобретение Нового Орлеана и Флориды, а в случае отказа — три четверти этой суммы за остров Новый Орлеан. В противном случае переговорщики должны были попросить территорию на левом берегу Миссисипи; ну и как последний вариант — неотъемлемое право на навигацию и использование порта для перевалки товаров. В случае же полного провала переговоров Монро и Ливингстон должны были немедленно начать переговоры с Англией.

Дворец президента (Белый дом) в Вашингтоне. Гравюра начала XIX века

«Под моими крыльями все процветает». Вид Нового Орлеана и его гавани. 1803

Покупка Луизианы. Монро и Ливингстон у Талейрана 30 апреля 1803 года. Литография. 1904

8. Американские посланцы были потрясены, когда Талейран ответил: «Купить Новый Орлеан? А почему только Новый Орлеан? Не лучше ли всю Луизиану?» Правда заключалась в том, что события в Сан-Доминго были крайне не по