Книга Барышня. Нельзя касаться - Ксюша Иванова

это хорошо, что ты трубку взяла. Это очень хорошо. Я по-существу сейчас расскажу. Ты подай это ему… помягче подай. Постарайся. В общем, Инна снова ушла из клиники. В квартире прошлой ночью была гулянка. Снова наркота. Короче, у нее передоз. В квартире Марка взорвался газ — какой-то мудак из друзей Инны конфорку открыл, а поджечь походу забыл. В общем, Катя, в квартире у Марка два трупа… и это еще не всё. Мать Марка кто-то о случившемся предупредил. Она не дозвонилась Марку на мобильный, приехала сюда. В этот момент тело выносили. Она подумала, что это Марк… Сердечный приступ. Но жива, жива. Нина с ней. Марку нужно сразу, как только приедете, в полицию наведаться. Куда, он знает. Что мог, я сделал, но его показания необходимы. Всё, давай! Мы на тебя очень рассчитываем…

Как сказать ему? Мне никогда не приходилось плохую весть нести человеку! Никогда. А тут сразу всё на свете на Марка свалилось! И как из этого всего выпутываться? Как с этим справляться?

— Что там, Кать? — он встречается со мной взглядом и понимает, видимо, что что-то произошло.

Обдумываю, как ответить. Некоторое время молчу. И он чувтвует, видимо. Останавливается у обочины. Поворачивается ко мне.

— Давай! Выкладывай. Как есть.

Я уже знаю, какой он, когда ему хорошо. Но в горе, в беде, я Марка еще не видела! У нас с ним еще так мало общего, вместе пережитого. Я еще не знаю, какие слова подобрать, чтобы помочь ему, чтобы его успокоить! Но люблю! Очень его люблю! Поэтому и говорю самое, на мой взгляд, страшное сразу:

— Твоя мама в больнице. Сердце. Жива. С ней Нина.

Взгляд меняется — Марк осознает, принимает новость. Резко вскидывает на меня глаза, словно спрашивает, точло ли жива. Но я ответа не знаю и сама…

— Всё?

— Нет. Но, прежде чем скажу, ты знай, всё, что у меня есть — квартира, деньги — это всё и твоё, слышишь? Это — наше, общее! И Маринино тоже…

Мы совсем не обсуждали наше возможное общее будущее. Ни слова не говорили друг другу о том, будем ли жить вместе — я даже до этого момента не пыталась размышлять на эту тему. Но именно сейчас, когда на плечи Марка свалилось столько бед, я не жду обсуждения, я его предложений не жду! Я сама решаю за нас двоих! И понимаю, хоть никогда и не жила с мужчиной вместе, никогда не имела собственной семьи, что самое главное в нашей жизни — поддержка!

— К чему это ты… — не понимает, хмурится.

И я рассказываю, держу его за руку, потом… сама не понимая как, оказываюсь в его объятиях. Целую, сидя на коленях. Шепчу о том, что мы будем всё делать вместе, все проблемы решим, что я буду заботиться о девочке, что я буду любить ее, что уже ее люблю! И его люблю очень! И мне так его жаль, так жаль Марину, которая осталась без матери, так жаль мать Марка, которая испугалась за сына. Мне всех безумно жаль! Если бы могла, я бы всё сейчас сделала, чтобы Марку это всё сейчас не нужно былы бы переживать!

— Кать, ты что-о? Ты чего так расстроилась-то? — не знаю, как так получается, что не я его утешаю и успокаиваю, а он меня! Что ж я за размазня такая? Что ж я за существо безвольное? — Да всё хорошо будет! Маришке пока говорить не будем. Пусть она к тебе привыкнет посильнее, а Инна для нее пусть в больнице еще побудет. А тебя она полюбит! Тебя невозможно не полюбить… А потом, когда я все бумажки оформлю, мы с тобой поженимся, Маринку удочерим, своих детишек нарожаем. Правда?

Он улыбается грустно-грустно — уголок рта только дергается немного. И я снова целую эту грустную улыбку. Я соглашаюсь с каждым словом. Киваю, как болванчик, головой. Мне грустно и больно — это отголоски его чувств. Но в то же время, я верю каждому слову этого мужчины! Я знаю, что так и будет. Ровно так, как хочет он, так, как хотим МЫ!

Эпилог. Спустя два года

Уже в подъезде чувствуется запах горелого. И это точно из нашей квартиры! Потому что открытые настежь окна я заметил ещё из машины. Но не звонили ведь девчонки? Пока поднимаюсь по лестнице на свой второй этаж, проверяю журнал входящих — мать дважды звонила, нужно перезвонить обязательно… нет, ни Катя, ни Марина не звонили после обеда. Значит, ничего страшного у них не произошло!

Не звоню и я. Открываю дверь своим ключом — хочу застать их на горяченьком. Из кухни доносится звон посуды и смех. Все живы — это самое главное. Замолчали. Услышали, наверное, что я вернулся.

Разуться не успеваю — слышу торопливые шаги.

— Марк? Ты рано! — Катя сегодня в красивом платье, которое я, кстати, ещё ни разу не видел!

Я забыл о каком-то семейном празднике? У нас гости? Пытаюсь сообразить, пока придирчиво рассматриваю её — имею право полюбоваться женой!

— А что, не должен был? — осторожно задаю наводящий вопрос и шагаю в сторону кухни.

— Не поняла сейчас, — в её голосе слышится незнакомый металл. — И что, любимую жену даже не поцелуешь?

— Ну, если "любимая жена" настаивает, — поддеваю её.

— Ах так! — Катя в гневе — это мой любимый вид Кати! Катя в гневе — это обычно румяные щечки и яростный изумрудный взгляд! Вот сейчас скажет что-то! Вот сейчас ножкой топнет и я схвачу её в объятия, закружу по комнате, зацелую! Но… Катя внезапно хватается за живот, бледнеет и мчится в сторону туалета!

И я, испуганный, несусь следом! Но дверь захлопывается прямо перед моим носом. Стучусь.

— Уходи, уходи немедленно! — доносится оттуда сдавленное, расстроенное, со слезами в голосе. Потом, ошарашенный, я слушаю, как её рвет…

— Да что случилось? Кать, ты отравилась, что ли? Катя! — бьюсь в двери, не понимаю…

— Пап, ты странный какой-то! Беременную женщину не видел, что ли? — спокойно с усмешкой превосходства говорит Маринка, выглянувшая из кухни.

Сползаю по стенке, обхватив руками голову.

— Серьезно? А ты откуда знаешь?

— А у девочек свои секреты! — с довольным видом она проходит мимо, оборачивается у входа в свою комнату и говорит. — Ты бы в кухню шёл, Кате будет неприятно, что подслушивал!

— Я не подслушивал! Раскомандовалась тут! — ворчу, но послушно иду на кухню.

В телефоне ищу симптомы беременности, а гугл упорно подсовывает "признаки"! Какие признаки, блин,