Книга Флиртаника всерьез - Анна Берсенева

– Поверю, – пожала плечами Галинка. – В Антарктиде ты вроде бы вчера не была, а в пределах Садового кольца что уж такого невероятного?

Мишель недовольно сдвинула светлые бровки. Собственные восторги казались ей не глупыми, каковыми на самом деле являлись, а достойными всеобщего интереса. Поэтому ей не нравилось, когда Галинка ее восторги охлаждала.

Но желание рассказать о том, как необычно она провела вчерашний вечер, оказалось сильнее обиды. Она и приехала в издательство «Ангелина», конечно, не для того, чтобы Галинка помогла ей писать статью про Титикаку, а главным образом для того, чтобы поболтать о вчерашних событиях.

В том состоянии мрачной растерянности, которое не покидало ее вторую неделю, Галинка меньше всего была расположена выслушивать Мишкины истории. Но куда деваться? Миша-папа не говорил об этом напрямую, но и менее проницательный человек, чем Галинка, догадался бы, что постоянное сотрудничество с его журналом, а значит, экзотические страны и солидные гонорары, предлагается только в одной упаковке с дочкой. Судя по всему, Рукавичкины-старшие были счастливы, что Мишель проявила наконец интерес хоть к чему-нибудь, и готовы были платить Галинке не столько за статьи, сколько за то, чтобы она выгуливала их девочку по белу свету, выслушивала поток глупостей, который при этом изливался, и делала вид, что все это называется совместными командировками. Недавно Рукавичкин к тому же намекнул, что недоволен главредом, который достался ему вместе с журналом, и будет искать нового.

Что ж, для того чтобы платить за обучение в Кельне собственной девочки, Мишку можно было потерпеть.

– Я вчера была на флиртанике! – объявила Мишель. – Знаешь, что это такое?

– Знаю.

Про этот новый способ легального отъема денег у населения написали уже все глянцевые журналы, так что не знать о нем было бы для Галинки странно. Она надеялась, что Мишка не станет излагать ей подробности. Но, конечно, надеялась напрасно.

– Я пришла, – начала та, – и мне сразу дали бейджик с розой и посадили за столик возле фонтана. Знаешь, в «Испанской розе» посередине зала фонтан? Ну вот, прямо возле него.

Потом Мишель долго рассказывала, как по заданию клубного массовика-затейника флиртовала со своим визави, хотя тот сразу показался ей очень скучным, и к тому же лысые не в ее вкусе.

– А он от меня просто голову потерял, – с гордостью сообщила она. – И дал свою визитку, чтобы я позвонила. Но тут меня уже пересадили за другой столик, а там был такой чудненький мальчиш, такой хорошенький! Ну, ты же знаешь, как на флиртанике: сначала все с одними флиртуют, а потом раз – и все-все друг с другом меняются, и уже новые пары. Тот мой лысый толстой тетке достался, они друг другу отлично подошли. Но он все равно на меня все время поглядывал. А я, конечно, молоденьким увлеклась.

Но настоящую любовь Мишка встретила только к концу вечера, после пятого перемещения.

– Он такой мачо! – задыхаясь от восторга, рассказывала она. – Просто секс-символ. Такой слегка небритый, взгляд огненный, немножко с акцентом говорит… Наверное, испанец.

– Скорее, азербайджанец, – заметила Галинка. – И зачем ты, Мишка, на эти глупости таскаешься?

– Почему обязательно глупости? – обиделась Мишель. – А если у меня на этой флиртанике все получится всерьез? И вообще, Галь… Знаешь, мне в личной жизни почему-то не везет. А почему, я даже не понимаю. На меня почти никто из мужчин внимания не обращает, только если папины деловые партнеры. А если просто так, не партнер вдруг мной увлечется, то через полчаса к другим переметывается. Почему так, как ты думаешь?

Думать тут было особенно нечего. Ясно, что провести больше получаса в беседе с Мишкой можно только под страхом если не смерти, то по крайней мере разрыва деловых отношений с ее папой. Но сказать ей об этом было все-таки жалко. Мишка была хоть и глупая, но безобидная девчонка, к тому же очень молодая. Галинке не хотелось становиться первым разрушителем ее иллюзий.

– А зачем тебе с одним и тем же больше чем полчаса проводить? – сказала она. – Сама же говоришь, флиртаника понравилась. Вот и флиртуй со всеми сразу.

– Все-таки хочется любви, – вздохнула Мишка. – А где ее взять? Я, знаешь, даже объявления в газетах смотрела.

– Насчет любви?

– Ага. Вот, смотри. – Она вынула из сумочки газету. – Вот ту-ут… Нет, это няню к мальчику трех лет… Ага, вот! Ищу тебя – чуткую, способную понять…

– Брось, Мишка! – засмеялась Галинка. – Это тоже няню к мальчику, только тридцати лет.

– Тебе хорошо, – вздохнула Мишель. – На тебя почему-то все мужчины внимание обращают. А мне что делать?

Галинка предпочла считать этот вопрос риторическим. Научить, что делать, человека, который всерьез относится к флиртанике и к газетным объявлениям про любовь, не представлялось ей возможным. А тут еще некстати вспомнился последний случай, когда на нее обратил внимание мужчина, и воспоминание это отдалось в сердце такой резкой болью, что она чуть не вскрикнула.

Наверное, при этом у нее даже лицо изменилось – Мишель посмотрела удивленно.

– Ты что, Галь? – спросила она.

– Н-ничего… Зуб болит. Ладно, Мишка, мне еще верстку вычитывать. Показывай, что ты там про Титикаку наваляла.

«Мне просто противно, – думала Галинка, дочитывая верстку путеводителя по Бразилии, и по дороге домой, и потом, уже дома. – Я никогда собой не торговала, я все сделала для того, чтобы собой не торговать – и вдруг… Конечно, мне просто противно!»

Вообще-то она давно научилась не думать о том, что ей неприятно, и сейчас старательно гнала от себя воспоминания обо всем, что случилось в тот день, да и не в день даже, а всего лишь в какие-нибудь несчастные полчаса того дня. Но воспоминания эти стояли перед ее глазами так ярко, как будто были не постыдными и требующими скорейшего забвения, а лучшими в ее жизни.

Это беспокоило ее, сердило, мучило! Приехав домой, Галинка даже в душ залезла, словно хотела смыть с себя все это, а потом, сидя на кухне, еще и головой потрясла, как если бы эти воспоминания попали ей в уши вместе с водой… Ничего не помогало! Светлые глаза Северского стояли у нее перед глазами так, словно он сидел напротив за столом, и даже не за столом, а… Она чувствовала, как он кладет руки ей на плечи, и его ладони повторяют линию ее плеч так, будто это не руки незнакомого, постороннего, по всем разумным понятиям враждебного человека, а часть ее самой. И взгляд его тоже виделся ей в вечернем полумраке пустой квартиры так ясно, как будто все происходило с нею снова: этот пронзающий тело восторг, который она пытается скрыть, потому что – какой же восторг, все ведь гадко, стыдно, отвратительно?! – но скрыть не может, и вскрикивает, и чувствует, что этот восторг, это телесное счастье, есть счастье не только телесное, и как счастье нетелесное оно связано с его взглядом – с изумлением и детской растерянностью, которые вдруг проступают в нем сквозь совершенно мужскую жесткость…