Книга Убийственный Париж - Михаил Трофименков

Былые соратники в ужасе от замыслов Пьера? Не беда, в антильских барах нашлись новые друзья.

Позже он скажет, что, идя на дело с чернокожими сообщниками, искупал свою белизну: любое преступление негра — революционный акт.

4 декабря 1969 года друг попросил пятьсот франков на бабу, а денег не было — Пьер ограбил аптеку. 20 декабря вместе с двумя антильцами — модный бутик, 16 января 1970-го напал на служащего, разносившего пособия многодетным семьям. 8 апреля его скрутили в Сен-Жермен с венесуэльским паспортом на имя Хулиана Кондора в кармане. В трех налетах он сознался, но полиции нужны были другие признания.

* * *

19 декабря 1969 года, то есть накануне второго ограбления, совершенного Пьером, примерно в 20.10, некто Трокар, зайдя в аптеку на бульваре Ришар-Ленуар, застал двух работниц аптеки с поднятыми руками. Человек, державший их на мушке, потребовал денег. Трокар, успев выкинуть бумажник, протянул пять франков — пулю раздробила ему челюсть. Налетчик убил женщин, ранил в живот полицейского Кине, погнавшегося за ним. Гольдмана обвинили в бойне со слов анонимного осведомителя-сутене-ра, на суд не явившегося: комиссар Жобар объяснил, что «осведомители — вымирающая раса».

Гольдман запретил вызывать свидетелей защиты на суд, начавшийся 9 декабря 1974 года: «Я грабитель и не желаю слушать, какой я хороший. Я невиновен, потому что я невиновен». Но шансы на оправдание были велики.

Да, свидетели опознали его. Но небритый, без галстука, голодный, измотанный бессонной ночью, он выделялся среди полицейских статистов. Комиссар Леклерк это отрицал, но обязательную фотофиксацию опознания предъявить не мог: в аппарат забыли зарядить пленку. Бывает. Пьера опознал, в частности, человек, видевший его из окна пятого этажа, со спины: полиция заранее показала и ему, и Кине фото Пьера. Лучше всех разглядел убийцу Трокар, но в мае 1970 года он утонул, рыбача в карьере.

Между тем 19 декабря, теряя сознание, Кине прохрипел: «Мне кранты, меня убил мулат». По горячим следам все свидетели говорили если не о мулате, то об очень темнокожем убийце, рябом, со странным носом, длинными курчавыми волосами.

У Гольдмана нашли немало оружия, но только не то, которое использовал убийца. Судя по оброненной им кобуре, он вообще стрелял из табельного полицейского оружия.

У Пьера было алиби: с 19 часов с минутами до 21.30 он слушал музыку у друга Жоэля Латрика. Леклерк отмел алиби с ошеломляющей непосредственностью: антильцы — веселые, милые люди, но на часы не смотрят, какая им вера. Но как раз тот вечер они не могли не запомнить по минутам: ведь назавтра полиция начала трясти антильскую общину в поисках убийцы-мулата.

Главное: бойня как-то не шла Пьеру. Он не стрелял, хотя уже прицелился, даже когда — при третьем налете — жертва стреляла в него: пуля оцарапала Гольдману колено. То есть 19 декабря он вдруг стал психопатом, а 20-го — снова хладнокровным денди-грабителем. Не ушел на дно, зная, что на него открыта охота, даже маску не надел. Даже чувства юмора не утратил. Когда скептическая служащая бутика поинтересовалась у Гольдмана, настоящее ли это ограбление или съемки вестерна, Пьер испытал искушение парировать: «Скорее, мадемуазель, съемки нуара». Правда, не парировал, а только спросил, поверит ли она в ограбление, если он пальнет в потолок.

15 декабря в 0.10 присяжные приговорили Гольдмана к пожизненному заключению.

Стон переполненного зала Дворца правосудия перерос в многоголосый боевой клич: «Судьи — убийцы!», «Он невиновен!». Девушка-адвокат рыдала, другой адвокат сорвал с себя мантию. Десятки людей хлынули к подсудимому. обнимали его, плевали в лицо присяжным, никто не останавливал их, даже не пытался. Одна присяжная истерически зажимала уши, ее коллега, онемев от ужаса, жестами показывал: я голосовал против. В этот миг было возможно все: Пьер мог просто уйти из Дворца. Охранник шепнул его другу: «Чего вы ждете? Путь свободен». Пуля в спину при попытке бегства, впрочем, тоже была возможна.

Старый боевик Альтер набросился на судей. Когда его оттащили наконец, взорвался Пьер: «Не троньте отца!» Охрана, очнувшись, выволокла его из зала в наручниках.

Сражение было проиграно, начиналась война.

Философ Феликс Гватарри создал комитет «Справедливость для Пьера Гольдмана». В него вступили Ив Монтан и Симона Синьоре, литераторы Луи Арагон, Юлия Кристева, Эжен Ионеско, Жозеф Кессель, Франсуаза Саган, режиссеры Андре Кайатт, Крис Маркер, Ариана Мнушкин, Клод Соте, Патрис Шеро, Роже Планшон, политики Пьер Мендес-Франс, Жан Пьер Шевенман. Всех и не перечислить. В первых рядах, само собой, Сартр и Симона де Бовуар. Шансонье Максим Ле Форестье посвятил Гольдману песню «Жизнь человека».

Юридические аргументы за пересмотр дела были весомы, но главный сформулировал 9 декабря в «Либерасьон» журналист Марк Кравец, на пороге дома которого Пьера, собственно говоря, и арестовали: «Пьер Гольдман — наш друг». Его защита — последняя битва поколения 1968 года, проигравшего игру в революцию. Вскоре оно расколется, предаст и продаст себя. Превратится в поколение «икорных левых», но у икры, которую они едят, никогда не будет неповторимого вкуса икры, купленной Пьером на честно украденные деньги. «Пьер невиновен» — это повторялось, как заклинание, но виновен он 284 или нет, было уже неважно. Поколение нашло в борьбе самооправдание: камикадзе Пьер довел до логического предела бунт, который они проболтали. Через пять лет двадцать или двадцать семь тысяч человек придут на Пер-Лашез хоронить не Пьера, а самих себя.

Кстати, кто там у вас в жюри? Рестораторша, торговец, медник? Все ясно: фашизоидное «молчаливое большинство» осудило Пьера за свой страх и свои сгоревшие в 1968 году автомобили, за своих непокорных детей, за жену-негритянку, за папу Мойшу. Тот же суд дал охраннику завода «Рено» Трамони, в 1972 году в упор застрелившего двадцатитрехлетнего гошиста Пьера Оверне, всего четыре года. Трамони убьют в марте 1977 года — странная параллель с убийством Гольдмана.

Главный козырь защите дал сам Гольдман. В октябре 1975 года шестидесятитысячным тиражом вышла его блестящая проза «Смутные воспоминания польского еврея, рожденного во Франции». Когда 20 декабря кассационный суд отменил по техническим обстоятельствам приговор, заново судить предстояло уже не бродягу, а знаменитого писателя. На процессе, открывшемся 26 апреля 1976 года в Амьене, перед каждым присяжным лежали «Воспоминания»: расстарались адвокаты. Накануне суда в защиту Гольдмана «храбро» выступил лидер социалистов Франсуа Миттеран. Едва успел: 4 мая Гольдмана признали невиновным в убийстве, за грабежи дали двенадцать лет, а 5 октября освободили условно-досрочно.

Сейчас Гольдмана считают убийцей больше людей, чем в 1976 году. Его алиби уже не кажется бесспорным.

Друзей смутила тень полупризнания в романе «Обычные злоключения Арчибальда Рапопорта» (1977): герой убивал «фликов», судей и адвоката. Режис Дебре в 1975 году славил Гольдмана, а в 1992-м сухо констатировал: «В глазах публики он был спасен Холокостом. дело Дрейфуса обеспечило нам целый век нечистой совести». Писателю Микаэлю Празану психиатр Гольдмана рассказала, что он звонил ей перед арестом: «Знаешь, я что-то сделал. Это случилось само по себе. Теперь назад уже никогда не вернуться. Теперь есть только „до“ и „после“». По ее версии, Пьер стрелял, не выдержав женских криков.