Книга Бегущий за ветром - Халед Хоссейни

Где я? – хочется мне спросить. Но рот не открыть. Тужусь, мычу и хрюкаю.

Арманд улыбается, зубы сверкают ослепительной белизной.

– Еще не время, Амир. Но уже скоро. Когда снимем проволочный каркас.

По– английски он говорит с раскатистым акцентом.

Каркас?

Арманд скрещивает на груди руки. На волосатом пальце золотится обручальное кольцо.

– Вы, вероятно, не совсем понимаете, где оказались и что с вами произошло? Для послеоперационного состояния это в порядке вещей. Расскажу вам, что сам знаю.

Послеоперационное состояние? А зачем каркас? И где Айша? Пусть улыбнется мне, ласково коснется моей руки.

Арманд хмурится. Вид у него очень значительный.

– Вы в госпитале в Пешаваре. Попали к нам два дня назад с очень серьезными травмами. Вам повезло, что вы остались в живых, друг мой.

Указательный палец доктора качается, словно маятник.

– У вас разрыв селезенки – но, к вашему счастью, она, по-видимому, покровила и перестала, иначе бы вас просто не успели довезти до больницы. Моим коллегам из отделения общей хирургии пришлось вам селезенку удалить. – Он похлопал меня по руке, в которую была воткнута игла капельницы. – Вдобавок у вас сломано семь ребер. Одно из них вызвало пневмоторакс.

Я бы разинул рот, да не могу.

– Иными словами, у вас пробито легкое, – поясняет Арманд и касается пластмассовой прозрачной трубки, которая торчит из груди. – Мы вставили вам плевральный дренаж.

Трубка подходит к стойке со стеклянными цилиндрами, наполовину заполненными водой. Так вот откуда бульканье.

– На теле у вас были многочисленные рваные раны, самая неприятная – на верхней губе. Мало того, что она рассечена надвое, так из раны еще и вырван кусок ткани. Не волнуйтесь, наши пластические хирурги сошьют все в лучшем виде, только небольшой шрам останется. От этого никуда не денешься.

Еще у вас перелом скуловой кости у самой левой глазницы. Чуть повыше – и остались бы без глаза. В общем, каркас с челюсти снимем недель через шесть. А пока будем кушать только жидкое и протертое. Зато похудеем. Первое время будете говорить как Аль Пачино в «Крестном отце». – Арманд усмехается. – И еще: сегодня придется потрудиться. Знаете, чем нужно заняться? Мотаю головой.

– Надо выпустить газы. Только после этого вы сможете принимать жидкую пищу. Не пукнешь – не поешь.

Доктор громко смеется.

Позже, когда Айша сменила капельницу и поправила по моей просьбе подушки, чтобы голова была повыше, сознание у меня немного прояснилось.

Ничего себе. Разорвана селезенка. Выбиты зубы. Проткнуто легкое. Сломана скуловая кость. Но главное-то, главное! Глядя на голубя, клюющего кусок хлеба за окном, я повторял про себя слова доктора Фаруки. Мало того, что верхняя губа рассечена надвое, так из раны еще и вырван кусок ткани.

Вот это да. Теперь у меня заячья губа.

На следующий день пришли Фарид с Сохрабом.

– Вспомнил, кто мы такие? Узнал? – изображал веселье Фарид.

Я кивнул.

– Слава Аллаху! – просиял он. – Бред миновал!

– Спасибо, Фарид, – промычал я сквозь зубы. Ну точно Аль Пачино, доктор был прав. Да еще язык натыкается на пустые места, которых раньше во рту не было. Часть зубов-то я проглотил. – Благодарю тебя за все.

Он покраснел и отмахнулся:

– Бас, не стоит благодарности.

Я посмотрел на Сохраба. На нем был новый наряд: легкий коричневый пирхан-тюмбан (он ему великоват) и черная тюбетейка. Глаза у Сохраба опущены.

– Нас так и не представили друг другу, – протянул я мальчику руку. – Меня зовут Амир.

Сохраб перевел взгляд на меня:

– Вы тот самый Амир-ага, про которого мне рассказывал папа?

– Да.

Мне вспомнились слова из письма Хасана: «Я много рассказывал Фарзане-джан и Сохрабу о тебе, о днях нашей юности, играх и забавах. Они очень смеялись нашим проделкам!»

– Ты спас мне жизнь, – сказал я племяннику. Он молчал. Рука моя так и повисла в воздухе, пока я не уронил ее на одеяло.

– Мне нравится твоя новая одежда.

– Это моего сына, – пояснил Фарид. – Он уже из нее вырос. А Сохрабу в самый раз.

Оказалось, мальчик пока жил у него.

– В тесноте, да не в обиде. Не на улицу же его гнать. Да и моим он по душе пришелся. А, Сохраб?

Мой племянник безучастно смотрел в пол.

– Все хочу спросить, – с заминкой произнес Фарид. – Что произошло в том доме между тобой и талибом?

– Скажем так: мы оба получили по заслугам. Фарид кивнул и не стал настаивать.

Оказывается, за время поездки я приобрел друга.

– Я тоже хочу спросить.

– Да?

Страшно спрашивать.

– Рахим-хан?

– Его нет.

Сердце у меня сжалось.

– Он…

– Нет. Он просто пропал. – Фарид вручил мне сложенный листок и маленький ключ. – Мне передал хозяин его квартиры. Он сказал, Рахим-хан уехал в тот же день, что и мы.

– А куда?

– Хозяин не в курсе. Рахим-хан оставил ему письмо с ключом и распрощался. – Фарид взглянул на часы. – Мне пора. Биа, Сохраб.

– Пусть останется ненадолго, – попросил я. – Заберешь его попозже. – Я посмотрел на Сохраба: – Не хочешь немного побыть со мной?

Мальчик молча пожал плечами.

– Ну конечно, – согласился Фарид. – Зайду за ним перед вечерним намазом.

В палате было еще трое пациентов, двое пожилых (один со сломанной ногой, другой с астмой) и юноша лет пятнадцати, которому вырезали аппендикс. Старик с загипсованной ногой смотрел на маленького хазарейца не отрываясь. К моим соседям гурьбой приходили родственники, пожилые женщины в ярких шальвар-камизах, Дети, мужчины в тюбетейках то и дело вваливались в комнату шумной толпой. С собой они приносили пакору, нан, самсу, бириани[44]. В палате объявлялись и совершенно посторонние люди – перед приходом Фарида и Сохраба возник откуда-то высокий бородач в коричневом. Айша спросила его о чем-то на урду. Он не удостоил ее ответом, только обшарил глазами комнату. По-моему, на меня он смотрел дольше, чем на остальных. Когда медсестра опять заговорила с ним, он просто повернулся и вышел.

– Ты не заболел? – спросил я у племянника. Пожатие плечами.