Книга Погасить черное пламя - Мария Гинзбург

– Хорошо, мы подумаем, – сказал принц. – Подожди наверху.

– Но… – начала Глиргвай.

Рингрин сделал знак Кулумиту. Партизан крепко сжал плечо девушки. В следующий миг они исчезли. Рыжий эльф телепортировал и себя, и девушку прочь из командирской землянки.

Лайтонд сел, положил голову на руки. Светлые волосы рассыпались по столу. Рингрин ждал.

– Нам нужна женщина, и мы не можем взять мандреченку, – чуть кашлянув, сказал принц после паузы.

– Да, Глиргвай подходит нам лучше всего, – ответил Верховный маг Фейре. – Мы возьмем ее с собой.

– Тогда можно будет уже и выдвигаться, – кивнул принц. – Не стоит зря терять времени. Я Халлена оставлю старшим над отрядом, и двинем к телепорту вечерком, как солнце сядет.

Лайтонд повернулся так, что друг увидел светлый, блестящий глаз.

– Я чувствую себя детоубийцей, – негромко сказал Верховный маг Фейре.

– А мы давно такие и есть, – очень спокойно ответил Рингрин.

Лайтонд усмехнулся, выпрямился.

– Ты умеешь утешить…. Хорошо. Давай собираться. А двинемся уж лучше завтра. Я не вижу в темноте, ты забыл. Телепорт далеко, а солнце скоро сядет. В баньке попаримся напоследок…

Принц темных эльфов облегченно улыбнулся и кивнул.

Часть вторая. Рабин

«Морул Кер, хоть огня выдыхать и не мог, но как и все линдвормы, нес в себе Чи Огня. Стихии и равнодушны к судьбам людей, но любовь Навы к Огню может привести только к одному – к разрушению и гибели Мандры, какие бы плюсы вначале не несла эта связь. Да и любовь эта не истинная, а вызванная магией Эрустима. На самом деле Нава прекрасно понимает это и очень несчастна. Слушая Дренадана, я вдруг вспомнил наш разговор с драконом…».

Лакгаэр Рабинский. «Беседы с Верховным магом Фейре».

ПРОЛОГ

День был солнечный и тихий, безветренный. Снежок искрился на солнце. Пар, валивший от морд лошадей, напоминал прозрачные шали из волшебного тергаля. За спинами княжеской дружины вздымалась к небесам громада Стены Мира, в предгорьях которой прятался замок Радомира. Сам Радомир, князь Медового края, был уже немолод и грузен. Но по тому, как он держался в седле, как цепко вглядывался в чернеющий за полями лес, чувствовалось, что большую часть жизни он провел в сечах, а не за стенами родного замка.

Начало зимы застало князя в Рабине, при дворе Черного Пламени. Хотя на побережье было гораздо теплее, чем здесь, в занесенных снегом лесах Нудайдола, Радомир предпочел не задерживаться в столице и вернулся домой с первой оказией. Родные уже и не надеялись его увидеть. Говаривали, что Черное Пламя не может позавтракать, если ступени эшафота сухие, а имена тех, кто пробуждал аппетит императора, не всегда становились известны даже палачу.

Своего любимого сына Игоря князь в замке не застал. Оказалось, что княжич еще не вернулся с полюдья. Переживать было рано. Отряды, собиравшие дань с принадлежавшей князю земли, появлялись дома ближе к весне. Но заныло родительское сердечко, не утерпел князь, поехал за сыном. Да и младшенький, Алекса, собиравший дань с восточной части княжества, уже прибыл в замок.

На западе Радомира встречали хмуро. Князь понял, что Игорь перегнул палку, не добрым властителем показал себя людям, а волком жадным, вымогателем и грабителем. Реки в самом северном из земель исконной Мандры княжестве текли совсем не медом. Жителям Медового края, чтобы добыть из земли хлеб да лен, а из леса медведя да лису, приходилось немало потрудиться. Сам Радомир в особо тяжелые годы иногда даже в полюдье не выезжал, берег людей своих.

В Волотовке княжую дружину не пустили в деревню. Сказали, что был здесь княжич Игорь, с месяц назад, на Коляду, собрал дань да поехал в соседнюю станицу, Пламенную. Эта станица была последним обитаемым местом в Медовом краю, дальше начиналась Гниловранская трясина. К полудню станицу княжьи люди увидели станицу. Бревенчатые домики, словно стадо огромных улиток, собрались на холме.

Проехав вперед по набитой санями дороге еще версты две, княжая дружина оказалась на перекрестке. Одна дорога сворачивала влево, к деревне, вторая, петляя, уходила назад, к лесу.

Между дорогами обнаружился кол, на который была насажена голова. Растрепанные волосы слиплись сосульками, их припорошило снежком, который безмятежно искрился на солнце. Кожа на лице стала от мороза сине-белой, как творог. Князь сначала не разобрал, что это сияет во рту головы, так больно глазам, а потом понял. Убитому перед смертью в рот залили серебро, не поскупились. Судя по размерам драгоценной затычки, в станице лебеду пока что не ели.

Радомир слышал, как кто-то из дружины тихо ойкнул. Пролетел шепоток над воинами, и замерли люди, ожидая, во что выльется отцовское горе. Князь смотрел на мертвое лицо сына молча. Затем спрыгнул с коня, сошел с дороги, сразу по колено провалившись в снег, и двинулся к жуткому шесту.

– Постой, княже, – услышал Радомир голос своего мага, Терика.

Князь замер на месте. Терик тоже спешился, подошел к князю, остановился.

– Чары чую здесь, – изломанным голосом, таким, что услышь его в темноте – и не признал бы князь своего мага, сказал Терик. – Мощные чары… Осторожнее.

Выпускнику школы магов при Капище Всех Богов можно было верить. Радомир скосился на мага, увидел край его плаща, подбитый куницей.

– Что за чары? – спросил князь.

Терик поднял руки – неуверенно, осторожно. Движения его пальцев напомнили князю слепого, который ощупывает незнакомый предмет.

– Послание, – пробормотал он. – Сообщение для тебя… Поговори с ним, – шепнул маг. – Позови его.

Радомир откашлялся.

– Игорь, – негромко, но звучно произнес он.

Глаза мертвой головы открылись. Они были совершенно белыми, как две серебряные монеты. Серебряная ящерка выскользнула изо рта, сверкнула драгоценной шкуркой и исчезла в снегу.

– Папа, – хрипло произнесла голова.

Из матово-белых глаз покатились слёзы.

– Великий Ярило, да что же вы делаете! – завыла старостиха, цепляясь за стремя. – Нелюди вы, хуже сидхов! Сажать ведь будет нечего, с голоду помрем!

Игорь оттолкнул женщину ногой, вытянул плетью по спине. Она упала в грязь, завыла уже не по-бабьи – по-звериному. Плакали и другие бабы, хотя и не так громко, хныкали дети.

– Полно врать, – сказал княжич. – Скопидомы вы, это все знают. Гномовская кровь…. Небось в кубышках еще в два раза больше осталось, чем вы мне отдали. Нехорошо обманывать своего князя!

Княжич огляделся. Вокруг собрались, наверное, все женщины Пламенной – от мала до велика. А вот мужчин – никого, только малые пацанята. Сегодня, в Стынь-день, первый день сеченя, никого из крестьян и не должно было быть дома.

Сегодня был единственный день года, когда бродящие по болоту чудища – змеедеревья, реснисосны, дубокраки, даже сами близнещипцы – вспоминают, что когда-то были деревьями. И покуда по небу катится Хорс, стоят на том месте, где их застиг первый луч солнца. Хоть руби их, хоть жги – не шелохнутся до самой темноты. За сапоги из синей шкуры змеедерева столичные модницы отваливали без малого десять гривен, за мохнатую, теплую шаль из его щупалец – и того больше. Из длинных, тонких и гибких ресниц реснисосен мастера делали знатные стрелы, а на шишках настаивали знатный самогон. Волокнами коры, как следует вымоченными, укрепляли глиняные стены не хуже стальных прутьев. Колдуны покупали дубокраки прямо целиковыми бревнами – столько разных полезных ингредиентов содержали в себе эти неповоротливые чудовища.