Книга Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

Пока подходило тесто для жертвенного хлеба, настало время охоты. Сегодня был тот самый день, когда в древние времена боги посылали людям двух олених, мать и дочь. Дочь люди забирали себе и закалывали для жертвенного пира, а мать уходила в лес, чтобы на другой год вновь вернуться. Но однажды люди по жадности закололи обеих, и с тех пор оленихи больше не приходят. Это предание знали во всех племенах, и везде обычай сложился по-своему. В Вал-городе олених изображали две девушки, одетые в оленьи шкуры, с мордами на головах; охотники ловили их на опушке леса, одна убегала, а вторую приводили к кострам, где вместо нее потом жарили настоящую олениху, заранее добытую ловцами в лесу. Краса улыбалась, вспоминая, как весело было в прежние годы, когда и она носилась по опушке, путаясь в длинной накидке из оленьей шкуры. Но здесь было принято уводить неглубоко в лес телку и привязывать ее там, а потом искать всей толпой. Это тоже было весело: каждый стремился первым найти телку, на этот день назначенную оленихой, а тот, кому это удавалось, первым получал из рук старшей жрицы ломоть освященного хлеба и гордился потом этой честью до самого Корочуна.

Когда народ повалил вниз от площадки святилища — только старухи остались стеречь поднимающуюся опару и петь песни своими пронзительными голосами, — Краса, Велем и прочие ладожские парни отправились со всеми. Так получилось, что все праздники нынешней осени им пришлось проводить вдали от дома и собственных чуров; однако выходило, что везде такие же люди, и хотя богов называют разными именами, но почитают сходно. И радимичи не отстали от прочих. Две трети своей дружины Радим уже отослал домой, при нем осталось около сотни. И собравшиеся на праздник очень спешили, боясь, что первый кусок освященного хлеба достанется кому-то из княжеских людей.

Красе особенно хотелось погулять. Пока она жила на Добшином займище, ей было не до прогулок, а оказавшись у ладожан, она все дни сидела в шатре рядом с Дивляной, опасаясь попасться кому-нибудь на глаза. Теперь же ее заключение кончилось. Нарядно одетая, осыпаемая улыбками и поклонами, она хоть и не умела держаться так, как подобает дочери старшего рода, но была весела и уверенна. Ее лицо оживилось и даже веснушки словно засияли, придавая ей особенное сходство с Саулене — Солнечной Девой. Цветная одежда и блестящие уборы тоже этому способствовали, и Велем посматривал на свое приобретение с удовольствием и даже гордостью.

И от его одобрительных взглядов она расцветала еще сильнее. Он понравился ей еще при первой встрече, уже почти простившись с жизнью и будучи его руками вытащена со дна, Краса сразу потянулась к нему как к человеку доброму, уверенному и надежному. И чем лучше она его узнавала, тем сильнее ее к нему тянуло. Сидя в шатре вместе с Дивляной, целыми днями не имея никакого дела, они подолгу болтали, и Красе ничто не доставляло такого удовольствия, как разговоры о Велеме. Выглядывая из-под полога, она все время искала его глазами, и если его не было видно, то стан и луговина казались ей пустыми. Только его рослая плечистая фигура, появляясь меж шатров или у костра, словно освещала стан и придавала всему какой-то особый смысл. Уверенный и открытый, общительный и веселый, но не легкомысленный, Велем казался ей совершенством, а знатность рода и вовсе поднимала его чуть ли не к небесам. Убедившись, что он купил ее не по обычной мужской надобности, а для чего-то другого, она даже не думала о том, чтобы ему понравиться, но с трепетом ловила каждый его взгляд и каждое слово. Подаренная им ложка, своими руками искусно вырезанная, стала ее самым дорогим сокровищем. Теперь, когда Краса заняла место Дивляны и Велем все время держался рядом с ней, она испытывала блаженство, даже не задумываясь, во что это может ей обойтись. Каждое мгновение рядом с ним заключало в себе целую жизнь, и что ей до будущего? Раньше он смотрел на нее просто как на нужную вещь и заботился о ней лишь постольку, поскольку она нужна была ему здоровая и красивая. Сначала, видя в его глазах одобрение, Краса ликовала и гордилась, что не обманула его надежд. И не переставала ждать, что однажды его одобрение перерастет в нечто большее.

Ближний лес под Числомерь-горой наполнился криком, веселыми воплями, смехом. Телка где-то в зарослях была спрятана только одна, а искать и ловить хотелось всем, поэтому молодежь тут же затеяла игры в прятки и догонялки. А телка — ну и чуры с ней — найдет кто-нибудь!

— А вот олениха! — орали парни, устремляясь вдогонку за визжащими девушками. — А вот я поймаю какую покрасивее!

«Оленихи» носились среди кустов, уворачиваясь от ловцов; пойманных отводили к дубу и оставляли там под охраной. Праздничные беленые рубахи с богатой красной вышивкой были хорошо видны среди зелени, где лишь некоторые кустарники начали потихоньку желтеть; мелькали красные юбки и поневы молодух, синие наплечные покрывала, пестрые плетеные пояса, шерстяные свиты, выкрашенные в разные цвета — желтый, черничный, все оттенки зеленого, красного и коричневого. Звенели бронзовые подвески, трещали сучья, и слабо держащиеся на ветках листочки срывались вслед пробегающим, будто тоже хотели принять участие в игре. На рожаничных игрищах подбирали себе пару те, кто не успел сделать этого весной и на Купалу, но хотел обзавестись семьей еще в этом году. К Числомерь-горе съезжались из округи за несколько дней пути, выбор невест и женихов здесь был весьма широк, благодаря чему словены и голядь все больше перемешивались между собой. Старейшинами заключались договоры, какой род какому дает невест, а жрицы следили за тем, чтобы не брали в жен слишком близкую родню.

Две девицы, явно преследуемые кем-то из ловцов, вылетели из мелких елочек; одна из них была Краса, раскрасневшаяся и вопящая, а вторая — голядка в бронзовом веночке-вайнаге с множеством подвесок, которые на бегу раскачивались и звенели.

— А, попались! — Сразу трое парней выскочили им навстречу, раскинув руки и норовя сгрести добычу. — Хватай!

— Мама-а! — на разных языках, но совершенно одинаково визжали две «оленихи».

Одна метнулась направо, другая — налево. Велем бросился за той, которая оказалась к нему ближе — это была голядка, высокая, с длинной светлой косой, по которой бились на бегу три бронзовые цепочки с подвесками, прикрепленные к венчику. Неслась она стрелой, будто настоящая олениха; кто-то пугнул ее из-за кустов, она метнулась в другую сторону и там наткнулась на Красу, тоже выскочившую из-за дерева. Один из парней кинулся на нее, уже почти схватил, но поскользнулся на влажной листве и растянулся во весь рост под ногами у девушек, успев лишь мазнуть пальцами по вышитому подолу. Велем с разбегу ловко перепрыгнул через него и приземлился как раз туда, где столкнулись девушки и откуда они успели отскочить в разные стороны прямо у него из рук, а не то поймал бы обеих разом. Велем нацелился настичь-таки голядку — рослая, белокожая, с ярким румянцем на щеках, она прямо-таки просилась в руки, но ее ловко сграбастал из-за березок кто-то, поджидавший добычу в засаде. И Велем, не останавливаясь, помчался дальше за единственной оставшейся в поле зрения дичью. За ним ломились с воплями еще трое парней — не поймешь даже, своих или чьих-то, — но один врезался на бегу лбом в дерево, второй зацепился рукавом за острый сук, порвал рубаху и остался над ней причитать, а третий споткнулся, упал на колено, поднялся, сделал, прихрамывая, еще несколько шагов и остановился, в досаде махнув рукой.