Книга Арена мрака - Марио Пьюзо

Все трое молча смотрели в небо, и по мере того, как солнце выплывало из осенних туч и заваливалось за горизонт, их три тени постепенно сливались в одну гигантскую тень. Моска взглянул на старика, который никогда не выберется из Германии и не увидит родную дочь. Его широкое мясистое лицо было обращено к пустому небу, словно он искал там какой-то знак надежды или обещания. Потом его маленькие глазки-щелочки остановились на Моске, и он произнес с ненавистью и отчаянием:

– Ах, друзья мои, вот и все!

Моска опустил кусок полотна в таз с кипятком и, хорошо отжав, положил горячую ткань на лицо Гелле. Она лежала на диване, плача от боли. Щека у нее сильно опухла, лицо перекосило на одну сторону, уродливо исказив линию губ, левый глаз заплыл. В кресле у дивана сидела фрау Заундерс с ребенком на руках, наклонив бутылочку с соской, чтобы младенцу было легко сосать.

Меняя компрессы, Моска успокаивал Геллу:

– Будем ставить компрессы пару дней, а там все пройдет. Только лежи, не шевелись.

К вечеру опухоль чуть опала. Ребенок начал плакать, Гелла села и потянулась к нему. Она сняла с лица компресс и сказала Моске:

– Я больше не могу.

Она взяла у фрау Заундерс ребенка, приложила его головку к здоровой щеке и стала тихо напевать: «Бедный мой малыш, мама не может тебя покормить». И потом неверными руками с помощью фрау Заундерс стала менять пеленки.

Моска молча смотрел. Он видел, что из-за непрестанной боли и бессонницы, мучившей Геллу всю неделю, она совсем обессилела. Врачи в немецком госпитале сказали, что ее заболевание не слишком серьезно, чтобы ей прописывать пенициллин, Он только и надеялся на то, что Йерген сегодня в полночь принесет наконец обещанные лекарства. Уже два раза Йерген его подводил.

Гелла запеленала ребенка, и Моска взял его на руки. Он баюкал малыша на руках, а Гелла силилась улыбнуться. В глазах у нее опять стояли слезы, и она отвернулась к стене. Она начала коротко всхлипывать, не в силах выдержать боль.

Моска крепился сколько мог, потом положил малыша обратно в коляску.

– Пойду схожу к Йергену, узнаю, достал ли он лекарства, – сказал он.

До полуночи было еще далеко, но черт с ним.

А вдруг он застанет Йергена дома? Было около восьми, немцы в это время обычно ужинают. Он наклонился поцеловать Геллу.

– Постараюсь вернуться поскорее, – сказал он ей на прощанье.

На Курфюрстеналлее чувствовалось холодное дыхание зимы. В сумерках он слышал шорох опавших листьев: ветер разносил их по всему городу.

Он сел на трамвай и доехал до церкви, где жил Йерген. Боковой вход в церковный дворик был открыт. Он взбежал по ступенькам и, остановившись перед дверью в стене, громко постучал. Моска ждал довольно долго, но за дверью было тихо.

Он стучал и стучал, надеясь угадать комбинацию условных стуков – вдруг дочка Йергена примет его за отца и впустит в дом. Звать ее через дверь он не стал. Он подождал еще какое-то время, и вдруг до его слуха донесся какой-то странный звук – монотонный и пронзительный, похожий на звериный вой. Он понял, что за дверью стоит девочка и тоненько плачет. Перепуганная насмерть, она, конечно же не откроет. Он спустился вниз и стал поджидать Йергена.

Прошло много времени. Поднялся колючий ветер, сгустилась ночь, и во мраке листья на ветках уже шумели вовсю. В душе у него росло ощущение какой-то ужасной катастрофы. Он заставлял себя не волноваться, но вдруг под воздействием какого-то бессознательного импульса быстро зашагал прочь по Курфюрстеналлее.

Через несколько минут страх покинул его.

И потом мысль о том, что ему придется скоро увидеть беспомощные слезы и муки боли, заставила его остановиться. Все напряжение и нервозность, все унижения, пережитые им на прошлой неделе, – отказ доктора Эдлока в помощи, выволочка, устроенная ему адъютантом полковника, нежелание немецких врачей лечить Геллу и его полнейшая беспомощность – все это вдруг легло на душу тяжким грузом. Ему захотелось напиться – захотелось так жгуче, что он даже подивился этому желанию. У него никогда не было склонности к алкоголю. Но вот теперь, долго не раздумывая, он повернул в противоположную сторону и зашагал по проспекту к офицерскому клубу. Лишь на мгновение ему стало стыдно, что он не пошел домой.

В клубе было непривычно тихо. В баре сидели несколько офицеров. Ни музыки, ни танцев не было. Ему встретились две или три женщины. Моска трижды заказал виски. Выпитое подействовало словно волшебный эликсир. Он сразу ощутил легкость в теле, напряжение и страх мгновенно улетучились – беспокоиться было не о чем. У Геллы всего лишь разболелся зуб, люди, которые казались ему заклятыми врагами, просто послушно исполняли инструкции.

Один из сидящих у стойки бара офицеров сказал ему:

– Твой приятель Эдди наверху играет в кости.

Моска поблагодарил его, а второй офицер добавил с усмешкой:

– Там и другой твой приятель – адъютант.

Ему дали майора, и он обмывает это событие.

– Надо и мне за это выпить, – пробормотал Моска, и офицеры расхохотались. Моска расстегнул пиджак, закурил сигару и пропустил еще пару стаканчиков. Ему стало тепло, и он проникся убеждением, что все будет хорошо. Черт побери, да ведь у нее всего-то воспалился зуб – и ничего больше. Просто она не переносит боли. Даже смешно: такая мужественная, а физической боли не переносит. Ну и трусиха! Нет, не трусиха. Он вдруг разозлился на самого себя за то, что подумал о ней такое. Но она ведь чуть что – сразу в слезы.

И вдруг у него по спине пробежал холодок. Во внутреннем кармане пиджака он нащупал конверт и вспомнил, что несколько дней назад Гелла написала первое письмо его матери, а он забыл отправить. Мать просила ее написать и прислать фотографию малыша. Моска вышел из бара в коридор. Он постоял, решая, пойти туда или нет, хотя внутренний голос подсказывал, что не стоит подниматься наверх. Но спиртное заглушило этот настойчивый голос, и он поднялся в игорный зал.

Эдди стоял у стола, зажав в кулаке пачку долларовых купонов. Напротив стоял адъютант – он имел странный вид. Его открытое простое лицо раскраснелось, на нем играло лукавое выражение.

Моска оторопел. Господи, да ведь он сильно поддатый! В первый момент он решил повернуться и уйти. Но любопытство заставило его подойти к столу. Он подумал: посмотрим, может, этот хрен в поддатом состоянии способен на что-то человеческое.

Эдди спросил:

– Ну, как твоя девчонка?

– Нормально, – ответил Моска.

Официант с тяжелым подносом отправился в верхние кабинеты. Играли без охоты – это была даже не игра, а так, пустая трата времени. Но сегодня Моске это нравилось. Он делал маленькие ставки и болтал с Эдди.

Только адъютант, казалось, ловил кайф от игры. Он всячески старался раззадорить играющих.

Когда настал его черед метать, он выложил тридцать долларов. Офицеры согласились поставить только по десять. Он предлагал повысить ставки, но игроки, словно из вредности, отказывались и продолжали лениво, без всякого азарта играть по маленькой, делая одно– и пятидолларовые ставки.