Книга Спящий дракон - Елена Ахметова

На мой вкус, было слишком сладко, и оставшиеся на языке алкогольные нотки не внушали особого доверия. Но в целом — могло быть и хуже, а напиться, если начистоту, мне хотелось уже давно.

Найденыш сноровисто наполнил бокалы и облокотился о перила балкона, задумчиво глядя куда-то в лес. Я все еще не понимала, как он здесь ориентировался — как по мне, деревья вокруг были почти одинаковыми, — но, похоже, Найд высматривал что-то конкретное.

— А где живут остальные воспитанники Ивиш? — спросила я, ополовинив свой бокал.

— Постоянно здесь живу только я, — рассеянно ответил Найден. — Варя с Сотом — в Союзе, недалеко от Четвертого. Дани — в Мир-э-Орай, с мужем, а Элия — в Кворре. Обычно, когда они приезжают, останавливаются в Сайтарском университете.

— В комнатах для удачных образцов? — поморщилась я и допила зелье.

— Ну да, — кивнул найденыш, как будто в жизни посреди лаборатории не было ничего особенного, и долил мне еще. — Пей-пей, передозировки не будет. Разве что захмелеешь немного с непривычки, но это как раз не так уж плохо. По-моему, как раз это тебе сейчас не помешало бы.

С точки зрения душевного равновесия — пожалуй. С точки зрения здравого смысла… опустошив бокал залпом, я мрачно уставилась на зеленоватые разводы на стекле. М-да.

— Ивиш так легко отпустила своих воспитанниц? — спросила я.

— А почему бы и нет? — удивился Инриш. — Дани любит своего мужа, Элию вполне устраивает ее работа на трансформаторной подстанции, а Варе вообще все равно, где жить, лишь бы Сот был рядом — а ему нравится Союз. Как бы специфично ни было наше детство с твоей точки зрения, мы — дети Ивиш, и она желает нам счастья. А мы благодарны ей.

— Стащить с закрытого объекта несколько тонн магии и девицу под подпиской о невыезде — это такая форма благодарности? — хмыкнула я и опасливо отставила бокал.

— Это такая форма работы на Сайтарский университет, — как ни в чем не бывало отозвался найденыш. — Да и идея морозить маму, согласись, не отличалась особой человечностью.

— Ты рассуждаешь о человечности? — к горлу подступил комок, и я поспешно заткнулась.

Найден же как будто только этого и ждал: поставил свой бокал (почти полный, машинально отметила я) на перила и настойчиво притянул меня к своей груди. Я начала было сопротивляться, но…

Лес осуждающе шелестел и смотрел на нас сотнями темных окон, ледяная глыба колола ноги сквозь штаны, а психотропное «зелье» наполняло голову приторно-сладкой тянучкой, — мне было плевать.

Я знала эти огрубевшие руки, успокаивающе гладящие меня по спине. Помнила каждый шрамик на плечах, с закрытыми глазами могла представить, как вытатуированный на груди мотор гоняет чернильную кровь и вполне реальную магию по жилам. Знала, как пахнет от его разгоряченной кожи, как нетрезво и беспомощно темнеют его глаза, когда найденыш теряет контроль. Помнила, как он засыпает, подтаскивая меня к себе под бок, усталый и довольный, как нагулявшийся кот.

Это тепло, запах и голос до сих пор, вопреки всему, ассоциировались у меня с надежностью и силой. И я сдалась, спрятала лицо у него на груди, доверчиво прижимаясь всем телом, и даже не обратила внимания, в какой момент воображаемый холод у наших ног вдруг исчез.

Зато это заметил Найден.

— Ты все можешь, — горячо шепнул он мне в макушку. — Помни об этом.

Я всхлипнула, прикусив губу, и уже почти собралась признаться, что ужасно устала быть сильной. Но не успела.

Он аккуратно снял мои руки со своей талии, ласково поцеловал в лоб — и перебросил меня через перила балкона.

Я почти не запомнила полета. Помнила только, что он казался противоестественно долгим: узкая тропинка к дому Найдена, разрисованная ажурными тенями от густой листвы, приближалась издевательски медленно — и неотвратимо; желудок словно отставал от тела, подскочив к горлу и наотрез отказываясь участвовать в этом безобразии.

Я не была готова с ним расставаться. Как, впрочем, и со всем остальным.

В тот момент я особенно остро осознала, что хочу жить, жить любой ценой. Десять метров — не такая великая высота, но это будет больно. Очень.

Боли я боялась. Панически. Кажется, даже больше высоты.

На какое-то мгновение я представила, как упаду — наверное, на живот, повернуться никак не получалось — зажмурилась и наконец-то закричала.

Наверное, на самом деле прошло меньше секунды. Но мне хватило, чтобы понять, что разбиваться я не собираюсь, а чтобы уцелеть, нужно погасить набранную скорость. Всего лишь противопоставить что-то силе тяжести.

Я же видела, как Найден это делает! И магия — магия у меня есть, а значит…

Я открыла глаза, обнаружила тропинку совсем близко — и, снова заорав, выстрелила вниз своим нежеланием падать.

Оно вырвалось наружу упругой волной ледяного воздуха, разметавшего опавшие листья и покрывшего изморозью ствол «домашнего» дерева, выпало инеем на траву — а мгновением позже я упала в сугроб.

В нем было полно крупных льдинок и мусора, да и с глубиной я промахнулась — ободрала ладони, больно подвернула запястье и порвала штаны на коленях, — но, кажется, я впервые в жизни так радовалась снегу. Должно быть, меня еще не отпустило «зелье» — я истерично рассмеялась и уронила лицо в холодную белую кашицу, густо замешанную с гнилыми листьями.

Получилось. У меня…

— …получилось! — с облегчением выдохнул Найден с балкона.

И тут же настороженно притих, потому что я вскинула голову, всем телом ощущая всемогущий, всевластный холод в своих венах.

— Ты. Меня. Ты же меня…

Холод распирал изнутри, его было много, так много, что дыхание вырывалось с полупрозрачными облачками пара. Я казалась себе куском льда, который ради шутки засунули внутрь костюма из кожи и плоти. Магия распирала, рвалась наружу и шептала что-то невероятно искушающее.

— Ты меня мог убить, — неверяще, удивленно сказала я, приподнимаясь на руках. Пальцы тотчас поехали по рыхлому снегу — и вдруг остановились: сугроб перестал таять. — Ты снова…

Наверное, он мог убежать в дом. Запереть балконные двери, скрыться в центральном коридоре, защищенный толстым слоем живого еще дерева. Любой бы так сделал.

Найден стоял, стискивая побелевшими от напряжения пальцами перила балкона, и смотрел вниз. Я не видела его лица, но чувствовала все, что чувствовал он.

Восхищение и какую-то нетрезвую гордость, так тесно переплетенные со страхом, что невозможно понять, где заканчивается одно и начинается другое. Восторг, какой можно испытать, разве что стоя на берегу и глядя на приближающийся цунами, зная, что прятаться уже поздно. Бесполезно. Но, по крайней мере, последним, что ты увидишь, будет недостижимая — и оттого еще более притягательная — мощь и свет, преломляющийся в морской воде, исходящей пеной и яростью.