Книга В сердце моем навсегда - Джо Гудмэн

— Значит, вот так. Она снова кивнула.

— Ты вовсе не должна тут оставаться, — сказал он.

— Нет, ты ошибаешься. Это единственное, что я должна сделать.

Коннор всмотрелся в ее лицо и увидел, что ее нерешительность совсем исчезла.

— Желаю удачи.

Слова ничего не выражают, подумал он, но чувства явно просились наружу. Он потянулся к ней, осознал, что делает, и остановился.

— Мэгги?

Она отреагировала на горячий взгляд его глаз и на осторожную неуверенность в голосе. Поднялась на цыпочки, положила ладони ему па плечи. Подняла к нему лицо и прижалась губами прямо к его рту. Руки Коннора обхватили с двух сторон ее талию, крепко сжали, я она прильнула к нему всем телом.

Солнечный свет согревал их. Ветерок приподнял ее волосы, и они затрепетали у него на плечах. Ее юбка забилась у него между ног. Его рот двигался по ее полураскрытым губам. Пальцы Мэгги скользнули к его затылку и стали перебирать густые пряди волос. Она полностью была во власти поцелуя.

Коннор отстранился первым. Мэгги судорожно втянула воздух и с легким смущением рассмеялась. Солнечный свет все еще ласкал их, но ветерок стих. Волосы Мэгги соскользнули с плеч Коннора, а юбка снова легла вокруг стройных ножек.

— До свидания, Коннор, — тихо сказала она, но словами не все можно выразить. — Спасибо. — Все остальное, что ей хотелось сказать, застряло у нее в горле.

— До свидания. — Он забрался в фургон и дернул повод.

Мэгги смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, но он ни разу не оглянулся. Она медленно повернулась, увидела Дансера, наблюдающего за ней из окна, и вошла в хижину.

— Похоже, тебе не так уж хотелось с ним расстаться, — заметил он, пристально глядя на нее. — Он знает о ребенке?

Мэгги не удивил его вопрос. Ребенок и был той причиной, по которой Дансер позволил ей остаться, и она рассчитывала на то, что он догадается о ее положении и отзовется.

— Нет, не знает.

— Он отец?

— Да.

Дансер полез в карман и вытащил кисет с табаком. Отщипнул немного и заложил между нижней губой и зубами, прижимая языком.

— Будь я проклят, если понимаю, что происходит, — произнес он. Бросил кисет на стол. — Помоги мне внести эти продукты в дом. Можешь сунуть свои вещи под кровать и развесить на тех крючках у очага. Тебе теперь нет смысла занимать чердак. Через несколько месяцев ты не сможешь карабкаться по лестницам, это уж точно.

Мэгги не карабкалась по лестницам, но зато делала все остальное. Все лето она работала рядом с Таббсом, за исключением тех случаев, когда он работал на своем участке. Он редко чего-то требовал от нее. Но возлагал на нее надежды. Не просил ее делать то, чего не делал сам, а также не просил делать то, чего она раньше никогда не делала, не научив сперва.

Именно так Мэгги научилась стирать одежду в ручье, не позволяя ей уплыть по течению, и колоть щепу на растопку, не отрубив пальцы на ногах. Она носила воду и пекла хлеб. Подметала пол, чистила стойло, мыла уборную. Научилась пользоваться кислотой, чтобы отделять золото Дансера от руды, не обжигаясь при этом. Собирала чернику и малину и научилась их заготавливать. Полола, мотыжила и собирала овощи в огороде Дансера и обнаружила, что часть собранного шла на стол, другая часть — в погреб, а еще часть исчезала в месте, которое не было видно из хижины. Однажды она проследила за Дансером, когда он увез картофель, и обнаружила его самогонный аппарат. Именно тогда она узнала о том, что он гонит самогон.

Сперва ей казалось, что она все время испытывает усталость. Дансер клялся, что она нашла бы способ спать, даже опираясь на мотыгу. Мэгги валилась на его узкую кровать, как только посуда была убрана и вымыта, и крепко спала к тому моменту, когда Дансер забирался по лестнице на чердак.

Мэгги не могла точно сказать, когда все изменилось, только знала, что изменилось. Постепенно она осознала, что больше не засыпает по-кошачьи где попало, что у нее хватает сил работать с большей отдачей, что в какие-то вечера она снова зажигает лампу после того, как Дансер уходит спать.

Были и другие перемены, которые происходили так медленно, что их трудно было заметить. Груди Мэгги отяжелели и стали чувствительными, живот округлился. В пояснице появилась тянущая боль, а походка стала менее грациозной. Настроение ее иногда менялось так же непредсказуемо, как погода. Она распустила в талии свои платья и в конце концов стала носить присобранную верхнюю блузу. У нее появилась привычка поглаживать ткань на животе, впадая в глубокую задумчивость, и улыбаться про себя, когда ребенок толкал ее изнутри.

У нее было много времени, чтобы привыкнуть к мысли о ребенке — с тех самых пор, как она растворила непогрешимые французские пилюли мадам Рестель в умывальном тазу своей спальни, — но только с приездом к Дансеру она начала задумываться о роли матери. В обществе Коннора Мэгги старалась не думать о своем положении и предстоящем материнстве. Она вела себя так, чтобы он не узнал правды. Теперь же ее одолевало беспокойство.

Она беспокоилась, что не знает, как кормить ребенка, как с ним обращаться. Беспокоилась, что уронит его или потеряет терпение, гадая, почему он плачет. Беспокоилась, что может его избаловать, или не научит тому, что ему следует знать. Достаточно ан она умна, чтобы быть матерью? Достаточно аи добра? Достаточно ли мягка? Единственное, о чем она не беспокоилась, так это о том, что очень будет любить его.

Дансер не понимал, как это Коннор мог не знать того, что сам Дансер заподозрил почти сразу. Мэгги пыталась объяснить, но затем бросила эти попытки, потому что Дан-сера заинтересовала также ее попытка защитить Коннора. Смех Дансера всегда звучал более резко и скрипуче, когда он становился высокомерным, поэтому Мэгги старалась не давать ему повода поддразнивать ее. Пусть думает что хочет, все равно он так и поступит, а она утешалась тем, что поступила правильно, не рассказав Коннору о том, что не сделала аборт.

Даже если Дансер иногда ее н поддразнивал, он всегда выказывал понимание по отношению к другим. Проходили неделя за неделей, и он терпеливо относился к ее медленным движениям н ко все меньшей подвижности. Никогда не ругал за то, что она не знала чего-то такого, что он считал само собой разумеющимся с точки зрения простого здравого смысла. Задавал вопросы, но редко выслушивал ответы.

За лето, вперемешку с тем, чему Мэгги вынуждена была научиться, Дансер Таббс научил ее тому, чему она хотела научиться. Когда он увидел, как она прижимает ладонь к спине и морщится от боли, то показал, как приготовить чай из коры белой ивы. Обнаружив, что ее иногда по утрам одолевает рвота, он запарил ей чай из «золотой печати» со щепоткой имбиря, чтобы ослабить тошноту.

Дансер методично подходил к обучению: сперва показал Мэгги, как найти нужное растение в лесу. У белой ивы ветви оливково-зеленые и морщинистая темно-коричневая кора. Несколько чайных ложек внутреннего слоя коры кладут в чашку холодной воды и вымачивают два дня, затем кипятят и делят на три дозы. В середине лета они собирали растения, которые росли в лесу или которые он сам специально выращивал. Они всегда шли собирать их в самое теплое время дня, не обращая внимания на жару, чтобы растения не были покрыты росой или водой. Он показывал ей, как выбирать растение в самой лучшей форме, рвать цветы, когда они только собираются распуститься или когда побег достиг наивысшей точки роста. Травы раскладывали слоями и сушили, некоторые хранились в спирту, другие в подсолнечном масле. Мэгги научилась готовить чан, отвары, бальзамы, промывания и примочки, как и когда их применять.